РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

Командир Украинского корпуса ВУЗ И.Д. Капуловский в своем докладе командующему войсками УВО И.Э. Якиру в октябре 1931 г. выразился еще резче: командиры в школах «пропускают сквозь пальцы десятки безобразий», это «общее положение»158.

Конкретные проявления этого «дисциплинарного либерализма» не укладываются ни в какие представления о регулярной армии. В 20-е гг. (да еще и в 1931-м) в первые недели пребывания в школе курсантов военной дисциплине вообще не подчиняли! «До сего времени», отмечалось в том же докладе Капуловского, в военных школах «существовали традиции «дисциплинарного карантина» для новых пополнений. Это выражалось в том, что в течение первого месяца или двух декад с молодыми все «нянчились», беседовали, уговаривали, что в школе хорошая жизнь, а предъявлять требования к ним избегали. По инерции это входило в привычку для нового пополнения, и оно болезненно реагировало на всякие повышенные требования в дальнейшем. Это налагало свой отпечаток на последующие годы учебы [читай: мешало привить курсантам настоящую дисциплину. – А.С]». А поступившие в июне 1931 г. в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу на то, что до июля дисциплинарная практика по отношению к ним «строилась в большинстве случаев только на моральном и общественном воздействии» (а не на применении дисциплинарного устава), ростом проступков отреагировали сразу же159…

В некоторых из ленинградских военных школ в 1930/31 учебном году «требовательные командиры одергивались начальством, а их требовательность квалифицировалась как грубость»; первый вариант подготовленного в сентябре 1932 г. проекта приказа по военно-учебным заведениям РККА отметил и обратную ситуацию – когда «критиканство в отношении строгих требований к дисциплине» проявляли сами командиры160.

В Бакинской пехотной школе в начале 1932 г. курсант, обматеривший командира отделения, отделывался одним нарядом вне очереди, а не выполнивший приказание (!) командира взвода – тремя…

В Ленинградской пехотной школе – где в декабре 1931-го курсантам позволяли отвечать на занятиях сидя – к марту 1932-го требовательность была «неудовлетворительна» настолько, что инспектирующие докладывали прямо: у командиров там, «как правило, нет привычки командовать, приказывать, распоряжаться»161…

В четырех столичных военных школах – Объединенной имени ВЦИК и Московских пехотной, артиллерийской и военно-инженерной – случаи, когда курсантам позволяли «отвечать командиру сидя», были часты еще и в июле 1932-го.

В Московской пехотной – которая к осени 1929 г. была больше похожа на «военизированное учебное заведение, а не на военную школу»162 и в которой еще и в ноябре 1931-го преподаватели вместо уставного обращения «курсант такой-то» использовали штатские обороты вроде «товарищ, сидящий сзади» – с курсантами «донянчились» до того, что, когда 14 марта 1931 г. один из них, пригрозив застрелиться, отказался заступить в наряд, командир роты… отменил назначение его туда!

В Белорусской объединенной военной школе – где «годами культивировались ложно-демократические традиции» – летом 1932-го, под воздействием лозунга «Часть (подразделение) без единого дисциплинарного проступка», «командный состав начал заниматься уговариванием. На проступки, даже преступления со стороны курсантов командование рот не обращало никакого внимания […] ограничивались только разговорами. Курсант же, сделавши проступок и выслушавши нотацию от к[оманди] ра, делал еще больше преступлений» (правда, после того, как в августе состоянию дисциплины в школе ужаснулся сам начальник боевой подготовки сухопутных сил РККА А.И. Седякин, последовала одна из упомянутых в проекте сентябрьского приказа Б.М. Фельдмана «вспышек «разноса»: наряды и сутки ареста стали раздаваться пачками). В бронетанковых школах «всеми инспектирующими» в 1932 г. тоже фиксировалось «понижение требовательности со стороны начсостава» – помогающее улучшить отчетность163.

Как правило, одни лишь «личные указания» вместо взысканий нарушители дисциплины получали летом 1932 г. и в Школе червонных старшин164…

О таких «мелочах» (которые, однако, «в своей сумме должны резко дисциплинировать каждого»), как строевая выправка, отчетливость выполнения приказаний, аккуратный внешний вид, не приходится и говорить. Во Владивостокской пехотной школе в начале 1930 г. учебный план вообще не предусматривал занятий строевой подготовкой! А о том, что в Нижегородской бронетанковой слаба требовательность комсостава к строевой подготовке и внешнему виду курсанта, вынуждено было доложить «наверх» (в отчете за апрель – октябрь 1932 г.) само школьное командование. И неудивительно: по докладам сторонних наблюдателей, еще в сентябре 32-го там «абсолютно не велось никакой работы с неопрятностью и небрежностью во внешнем виде» курсантов, с их «мешковатостью» и «вялостью», с недостаточной четкостью и недостаточной быстротой исполнения ими приказаний и команд165…

Отсутствие «постоянной требовательности к[ом] с[остава] к образцовой выправке курсантов» выявила и осуществленная в феврале – марте 1932 г. проверка 2-й Ленинградской артиллерийской, Ленинградской артиллерийско-технической и Бакинской пехотной школ. К примеру, отмечали проверявшие вторую из них, прогулки, «хотя и имеют задачу строевой тренировки, но этой цели не достигают из-за слабого участия к[ом] с[остава] (особенно младшего). Поправок строя почти не делается, прогулка сводится больше к хождению, чем к подтянутому строевому маршу»166…

Особенно низкой была требовательность младшего комсостава школ – назначавшегося из самих курсантов. Стремясь прежде всего сохранить добрые отношения, он держал себя с подчиненными не начальником, а товарищем, то есть допускал несовместимое с дисциплиной панибратство. И проверяющие и школьное командование в 1931–1932 гг. сообщали об одном и том же:

– младший комсостав недостаточно требователен (Орджоникидзевская пехотная школа, февраль 1932 г.; Нижегородская бронетанковая школа, апрель – октябрь 1932 г.);

– часть младших командиров «не замечает» проступков курсантов (Орловская бронетанковая школа, 1931/32 учебный год);

– вместо четких приказаний раздается панибратское: «Эй, Коля! Ты сегодня идешь в наряд» (Саратовская бронетанковая школа, декабрь 1931 г.);

– младший комсостав позволяет курсантам панибратничать и даже грубить себе (Орджоникидзевская пехотная, февраль 1932 г., Объединенная военная школа имени ВЦИК, март 1932 г., Нижегородская бронетанковая, сентябрь 1932 г.) …

Инспектировавшие в конце февраля – начале марта 1932 г. Ленинградскую пехотную школу вообще констатировали, что «младшего к[оманди] ра в школе не чувствуется, он не распоряжается, не требует, не приказывает»167…

Из доклада Б.М. Фельдмана об итогах боевой подготовки сухопутных военно-учебных заведений в 1932/33 учебном году (где отмечено лишь, что «требовательность со стороны младшего начсостава продолжает оставаться не на должном уровне») можно вывести, что в 1933-м ситуация переломилась и дисциплинарным «либерализмом» в школах продолжали страдать одни младшие командиры (в строевой подготовке, добавлялось в другом месте доклада, в 1932/33 году был сделан упор на повышение требовательности, на тщательную отработку всех мелочей)168. Однако те немногие сохранившиеся от 1933 года материалы инспектирования военных школ, в которых уделено внимание интересующему нас сейчас вопросу, такому выводу прямо противоречат. Обследовав летом 1933-го Среднеазиатскую объединенную военную, Омскую пехотную и Томскую артиллерийскую школы, Е.С. Казанский констатировал,