Кто не с нами, тот против нас! 1918-1920 годы - Владимир Виленович Шигин
Бывших матросов военного флота, мобилизованных по городам Поволжья, белые включать в команды белые остерегались, памятуя поведение матросской массы в 1917 году. Одеты при этом все были в свое – речники продолжали донашивать свою обычную одежду, а солдаты – сухопутную форму. Привлекали к службе на белых флотилиях бывших студентов и гимназистов, которые были лучше мотивированы чем вчерашние гражданские речники и мобилизованные солдаты, но их было не так много, а кроме этого они ничего не понимали ни в речном, ни в военном деле.
Любопытно, что от случайных военных матросов, которые какими-то путями попадали на корабли и суда белых флотилий, начальники старались поскорее избавиться и не зря! Даже один, или два, настоящих матросов, при случае, могли понаделать много.
В августе 1919 г. три корабля 1-го дивизиона Иртышской флотилии белых получили приказ подняться вверх по Иртышу и в районе Тобольска оказать противодействие речным судам красных, перебросить войска в тыл армии Колчака и организовать защиту Тюмени. Вооруженные пароходы флотилии «Александр Невский», «Иртыш» и «Тюмень» под командованием капитана 2 ранга А. Р. Гутана вышли из Омска в направлении Тобольска. В 23 августа на «Иртыше», ушедшим первым, произошло вооруженное восстание команды корабля, возглавляемое бывшими матросами Балтийского флота А. М. Водопьяновым и С. Адамом. Опытные кронштадтцы сумел привлечь на свою сторону сочувствующих большевикам матросов речников. Восставшие нейтрализовали находившееся на пароходе отделение солдат, арестовали командира и офицеров. Подняв красный флаг, «Иртыш» ушел вверх по реке Тавде в расположение 51-й дивизии Красной армии. На следующий день «Иртыш» вступил в бой с «Александром Невским» и «Тюменью». Одержав полную победу. «Тюмень» бежала, а «Невский» получив тяжелые повреждения выбросился на берег. В бою погиб лидер мятежа матрос А. М. Водопьянов. Надо ли говорить, что после этого восстания командование белой флотилией срочно убрало даже тех немногих военных матросов, которые по каким-то причинам оказались на вооруженных пароходах. Доверять им было никак нельзя!
Однако матросский мятеж на «Иртыше», как оказалось, был усвоен не всеми. На белой Каспийской флотилии, то ли, не зная о судьбе «Иртыша», то ли в силу сложившихся обстоятельств, так и не смогли избавиться от наличия на кораблях военных матросов. И матросы себя в нужный момент показали именно так, как и должны были себя показать матросы революции!
Из доклада матроса Б. С. Самородова командующему красной флотилией о добровольном переходе судов противника на сторону советского флота в апреле 1920 года: «…Как известно, еще до вступления в Баку Красной Армии 4 апреля с. г. на сторону Советской власти перешли принадлежавшие к белому флоту вспомогательный крейсер „Австралия“ и посыльное судно „Часовой“… Команда „Австралии“ меньше всего подходила к перевороту и переходу на сторону Советской власти, так как она в большинстве своем состояла из перебежчиков – астраханских рыбаков, преданных Добрармии и являвшихся оплотом белого флота. Те немногие, которым трудно было служить у белогвардейцев вследствие того, что служба их шла вразрез их политическим убеждениям, были терроризированы не только офицерством, но и своими же матросами, среди которых были агенты контрразведки. На гидроматке „Орленок“ была попытка переворота, в результате которой было повешено пять матросов. Незадолго до пасхи, когда „Австралия“ стояла под островом Ашур-Аде, было получено воззвание т. Раскольникова, которое было передано мне нашим радиотелеграфистом. Его я счел для „себя“ приказом. Несколько матросов, сочувствовавших большевикам, объединились вокруг меня и решили действовать. Мы ознакомили с воззванием команду. Некоторые относились к нему скептически, большинство же видело в нем возможность скорого возвращения домой, так как мы предполагали идти сдаваться на 12-футовый рейд, а команда, как я уже указал, состояла в большинстве из астраханцев.
Прошло несколько дней, пал Петровск – база флотилии. Команда почти вся решила сдаться. В их желании перейти на сторону Советской власти не было и намека на какое-либо сочувствие к таковой. В переходе они просто видели возможность быть скоро у себя дома. Видя, что до известной степени на команду можно все-таки положиться, мы стали действовать смелее и решили офицеров арестовать, а корабль увести в Красноводск как в ближайший пункт, где находилась Советская власть. Матросы с „Часового“, который стоял тоже под Ашуром, просили не оставлять их (для переговоров с нами приезжал рулевой „Часового“ Коба). Наконец, был назначен день и час переворота. В последнюю минуту команда отказалась и назначила другой срок, во второй и третий раз повторилось то же самое.
Тем временем, из Петровска пришло военное судно „Меркурий“ с командой из офицеров, с которого сообщили, что из Ашура предположено на днях сделать базу флота. Тогда я, видя, что наше положение ухудшается, сам назначил время, в которое решил, во что бы то ни стало, покончить с неопределенным положением. Я заявил команде, что вовремя ужина офицеры должны быть арестованы, и чтобы команда к этому времени явилась за винтовками, которые хранились в кубрике и в погребе 1-го орудия. В назначенный мною срок, ко мне пришли лишь те, которых я и раньше знал, как преданных Советской власти. Это были Илья Волосов, Мартын Кейстнер, Евгений Локтев, Александр Алямовский, Михаил Панов, Константин Румянцев, Зайцев, Незлобии и Рогазанов. Когда я вошел в кают-компанию и объявил им, что офицеры арестованы и что мы уходим к большевикам, из них никто ни только что не стрелял, но даже не сделал попытки, к какому бы то ни было сопротивлению. Все они струсили: командир, например, заплакал и просил пожалеть его жену и 4 детей. Выражение же лиц остальных было далеко не такое воинственное, какое мы привыкли видеть у них до этого. У командира я отобрал оперативный шифр и опознавательные судов на март месяц. Так как воззвание т. Раскольникова было в очень гуманном духе, то я нашел, что поступлю правильно, предоставив офицерам выбор идти с нами или оставаться. В последнем случае мы решили их, по выходе в море, высадить на лайбу, которая находилась у нас в то время под бортом. С нами согласился идти только один из офицеров – прапорщик по механической части Вильгельм Гольц.
Никто из офицеров не был чем-либо оскорблен, ни одна нитка из принадлежащих им вещей не была взята командой. Хотя некоторые из матросов и настаивали на расправе с офицерами, но им не было позволено это. Я потребовал от команды абсолютного
