Анархия – мать порядка! 1918-1919 годы - Владимир Виленович Шигин

Именно покушение на В.И. Ленина и убийство М.С. Урицкого явились спусковым крючком страшного механизма под названием «красный террор».

* * *

Сегодня историки признают, что слухи об арестах офицеров в Петрограде, на которые ссылался после ареста убийца председателя Петроградского ЧК Л.А. Каннегисер, носили явно преувеличенный характер и появились во многом из- за объявленной в начале августа регистрации бывших офицеров с явкой их на сборные пункты. По свидетельству историка Г.А. Князева, этими арестами занимались в основном матросы. Он пишет о 12 тысяч арестованных, увезенных на баржах в кронштадтские и шлиссельбургские тюрьмы. Писательница З. Гиппиус пишет уже о 5 тысячах офицеров, отправленных в Кронштадт. В Кронштадт позднее был перевезен и убийца М.С. Урицкого Л.А. Канегиссер. Историк М.А. Елизаров считает, что «фактическая суммарная цифра арестованных офицеров, содержащихся в Кронштадте, на фортах, а также во флотских Дерябинских казармах была, скорее всего, на порядок меньше, но и она сильно накаляла обстановку». Общий дух нетерпимости, царивший в это время в Петрограде, удивлял приезжих, особенно приезжих из Москвы, в которой, по отзывам современников, подобное не наблюдалось. Очевидно, тогдашняя разница в психологический обстановке в двух крупнейших городах России во многом объяснялась тем, что массовый белый террор впервые был применен задолго до августовских покушений в ходе гражданской войны в Финляндии, а так же в городах северного побережья Финского залива, ряд из которых являлся военно-морскими базами. Этот «белый балтийский террор», широко освещаемый прессой, хорошо ощущался на себе многими петроградцами, и в первую очередь матросами, жаждавшими мщения.

18 августа 1918 года Совнарком Коммун Северной области принял декрет, в котором был обозначен длинный перечень прегрешений перед Советской властью, караемых арестами и расстрелами: «…за контрреволюционную агитацию, за призыв красноармейцев не подчиняться Советской власти, за тайную или явную поддержку того или иного иностранного правительства…, за шпионство, за взяточничество, за спекуляцию, за грабежи и налёты, за погромы, за саботаж и т. п. преступления». 21 августа был опубликован и первый список приговоренных к расстрелу. В нем, в частности, оказались комиссар и два матроса «за вымогательство денег у крестьян», а точнее за грабеж. Подобная ситуация была отражением тогдашней обстановки с вопросом мобилизации офицеров в стране, которую хорошо оценил такой специалист по данной проблеме как историк С.В. Волков: «Судьба офицера в 1918 году зависела главным образом от места его нахождения и других случайных обстоятельств. Его абсолютно с равной вероятностью могли или расстрелять, или забрать в РККА, причем одно другому не мешало. Полно случаев, когда предназначенных к расстрелу заложников вдруг (срочно что-то формировалось) назначали на командные посты, и наоборот, предназначенных в армию (если в данный момент важнее оказывалось продемонстрировать решимость в проведении «красного террора») расстреливали как заложников».

Основной причиной попадания флотских офицеров в число арестованных являлось в тот период уклонение их от мобилизации и отказы от сотрудничества с Советской властью, проявленные как в августе 1918 года, так и ранее, зимой 1917–1918 годов. Важнейшей причиной арестов и царящей тогда общей нервозности на Балтийском флоте явилось также очередное обострение отношений с немцами, эвакуация их посольства из Москвы под защиту своих войск, находившихся вблизи линии перемирия Псков Петроград. Причину отъезда посольства, во многом явившуюся и последствием теракта Б. Донского, командование Балтийского флота и с В.А. Антонов-Овсеенко (замещавшего находившегося под Казанью Л.Д. Троцкого) считали неясной и воспринимали отъезд германских дипломатов из Москвы, как новую угрозу возобновления боевых действий. В связи с этим имели место очередные проявления левого экстремизма, на этот разу уже среди руководящих работников.

Снова предпринимались шаги по подготовке к взрыву кораблей и портовых сооружений, вызывавшие нервозность матросов и питерских рабочих. Отсюда их подозрительность к командному составу, желание найти среди него «изменников». Этим настроениям также сильно способствовали взрывы 19 августа двух батарей на форту Красная Горка (заминированных при нарастании военной немецкой угрозы в дни убийства Ф. Мирбаха и ранее). Эти взрывы произошли, как писали большевистские газеты, «в условиях сильной грозы при невыясненных обстоятельствах». Тем не менее, не проводя особых расследований, большевики расформировали находившийся на форте Кронштадтский красногвардейский батальон под командованием левого эсера А.М. Брушвита. В свою очередь, многие матросы считали, что батареи взорвали сами паникеры-большевики. Последствия этих взрывов сказались еще раз после антисоветского мятежа на этом форту в середине июня 1919 года, когда снова возникла потребность выявлять лиц, на которых можно было возложить ответственность за острый социальный конфликт.

Когда же в этой нервной обстановке 30 августа 1918 года пришло известие о покушение в Москве на В.И. Ленина и убийстве в Петрограде М.С. Урицкого, матросы дали выход своему напряжению. Так команды линейных кораблей «Гангут» и «Петропавловск» приняли резолюцию, в которой говорилось о том, что враги «делают нас самыми свирепыми и беспощадными к истреблению земных гадов», что на белый террор мы ответим «самым беспощадным и организованным истреблением целого класса этих всех тунеядцев и врагов рабочего класса. Мы заявляем, что это не пустые слова. Мы заявляем нашим высшим органам: «Довольно терпения, довольно добродушия и нянченья с ними!». Столь радикальные настроения матросов привели к тому, что на Балтике последствия введения «красного террора» были особенно трагическими.

2 сентября 1918 года Я.М Свердловым в обращении ВЦИК, как ответ на покушение на В.И. Ленина и убийство М.С. Урицкого, был официально объявлен «красный террор». Это решение было подтверждено постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 года, подписанным наркомом юстиции Д.И. Курским, наркомом внутренних дел Г.И. Петровским и управляющим делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичем.

Постановление о «красном терроре» появилось в печати только 6 сентября, а расстрелы в Петрограде начались уже 2 сентября. Балтийцы шли, так сказать, с опережением графика…

Если во всей стране за время «красного террора», за осень 1918 года, по официальным данным М.И. Лациса было расстреляно около 6,6 тысяч человек (при 25 тысячах арестованных) то только в Петрограде к октябрю – было убито около 800 человек (при числе арестованных свыше 6 тысяч). Уже в первые дни, после объявления «красного террора», петроградская «Красная газета» сообщила о единовременном массовом расстреле 500 человек и опубликовала списки 512 заложников. Историк С.П. Мельгунов и ряд других авторов утверждают, что в число этих 500 не входили еще 400 человек, расстрелянных за одну ночь в Кронштадте, по постановлению местного Совета. Однако ряд современных историков, в том числе и М.А. Елизаров, считают, что «Красной газете» не было смысла занижать цифры, поскольку Совнарком, объявляя террор, ставил задачу показать «низам»,