Мировой ядерный клуб. Как спасти мир - Яков Иосифович Рабинович
Юлий Борисович рассказывал, что такое решение пришло не откуда-то сверху, от Сталина или Берии. Оно было результатом консультаций между ним и Курчатовым, а также с руководством атомного ведомства страны. Берия был поставлен в известность и одобрил решение. Как свидетельствовал Харитон, осталось неясным, было ли оно доведено до Сталина.
«Учитывая государственные интересы, – подчеркивал Юлий Борисович, – любое другое решение было бы тогда недопустимым… Потом наши люди сделали гораздо лучшие, более совершенные образцы. Очень скоро ими были созданы атомные заряды в несколько десятков раз меньшего веса и в несколько раз меньшим расходом активного вещества… Разработка водородной бомбы была проведена советскими физиками совершенно независимо».
Государственный подход к делу и исключительная ответственность перед страной, которую проявили в этой ситуации Харитон и Курчатов, очевидны. Причем очень скоро представился случай, когда Юлий Борисович продемонстрировал, что и под взглядом Сталина он решений не меняет. Когда Сталин незадолго до первого испытания атомной бомбы спросил у него, нельзя ли вместо одной бомбы из имеющегося для заряда количества плутония сделать две, пусть и более слабые, чтобы одна оставалась в запасе, он ответил отрицательно. Хотя уже тогда понимал, что такую попытку (и небезуспешную) можно было бы предпринять. Но только не в условиях, когда был столь важен именно гарантированный успех первого испытания. Основной довод Юлий Борисович видел в том, что, как он рассказывал, «наработанное количество плутония как раз соответствовало заряду, изготавливаемому по американской схеме, и излишний риск был недопустим. Советская разведка в свое время переиграла американских стражей, охранявших атомные секреты. Но нелепо полагать, что разведывательная информация из-за рубежа всякий раз была „лакомым кусочком“, без которого наши ученые не могли сделать и шага. Конечно, всякий полученный разведкой материал – уже огромное достижение. Другой вопрос, каково реальное значение добытой информации и что из нее было в действительности использовано на практике. По разным причинам, и далеко не всегда, добытые сведения оказываются востребованными. Вот почему каждый пример „срабатывания“ разведывательного материала – событие. Но такие факты должны выявляться и доказываться с особенной аккуратностью и безупречной основательностью, беспристрастно и убедительно».
Выдающийся пример эффективного «срабатывания» разведывательной информации – наш первый атомный взрыв 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне. И как только представилась возможность рассказать о том, что тогда был взорван заряд, изготовленный по схеме, добытой в США советской разведкой, Юлий Борисович незамедлительно, первым обнародовал когда-то сверхсекретный факт, посчитав это своим долгом. Тем более что из советских физиков – разработчиков ядерного оружия лишь три-четыре человека, включая, естественно, И.В. Курчатова, были, по свидетельству Харитона, посвящены в эту тайну. Да иначе и быть не могло, ничто не должно было осложнить действий и возможностей советской разведки.
Многие из ученых-физиков были идеалистами, с интересом и уважением относились к «русскому эксперименту», но еще больше было ученых, которые считали, что, поскольку СССР был союзником США и Великобритании в страшной войне против фашизма, он имел право на использование тех секретов, которыми с ним не захотели делиться западные политики.
Особенную тревогу ученым левых убеждений внушала судьба государства, которое, как они были уверены, с окончанием войны должно было неминуемо вновь стать «потенциальным противником» Запада – судьба Советского Союза. Лишь некоторые из них были коммунистами, готовыми на прямое сотрудничество с советской разведкой; остальные же считали, что поделиться атомными секретами с СССР следует хотя бы потому, что это в интересах мира.
Роберт Оппенгеймер в молодости вращался в среде, где было немало коммунистов и либералов; впрочем, в результате депрессии в США число сторонников социалистических идей резко возросло во всех слоях общества. Женат он был на женщине, брат которой был коммунистом и которая, судя по всему, тоже была увлечена левыми идеями.
А впоследствии, в начале 1950-х годов, Роберт Оппенгеймер оказался в самом центре скандала, связанного с проникновением коммунистов в правительственные и иные важные учреждения США. Его обвиняли в том, что он не только сотрудничал с коммунистами с самого начала работы над атомной бомбой, но и устраивал их на работу в лабораторию в Лос-Аламосе, а также делился с ними секретной информации. Однако эти обвинения так и не были подтверждены.
Аналогичные обвинения звучали в Америке и в адрес других ученых – например, Ферми. То, что он и его сотрудник итальянец Бруно Понтекорво были антифашистами, несомненно, заставило советскую разведку к ним присматриваться уже с середины 1930-х годов. Павел Судоплатов утверждает, однако, что ни один из них не был советским агентом. Однако, как писал в своих воспоминаниях Павел Судоплатов, Понтекорво сообщил советским представителям, что Ферми положительно отнесся к идее поделиться информацией по атомной энергии сучеными стран антигитлеровской коалиции.
Именно ученые Оппенгеймер, Ферми и Сциллард помогли советской внешней разведке внедрить, как пишет Судоплатов, «надежные агентурные источники информации» в лабораториях в Ок-Ридж, Лос-Аламос и Чикаго. Вряд ли Оппенгеймер или Ферми не знали или не догадывались об утечке информации в СССР. Но такие ученые-гиганты как Нильс Бор и Роберт Оппенгеймер были против войны, и считали, что только баланс сил в мире, основанный на наличии у России, так же как и у Америки, ядерного оружия, сможет войну предотвратить.
СПРАВКА:
Энрико Ферми, гениальный ученый, который расщепил атом, родился в Риме в 1901 г. Покинул фашистскую Италию в 1938 г. Лауреат Нобелевской премии (1938 г.). В Америке руководил лабораторией по атомной энергии Колумбийского университета. Осуществил первую цепную реакцию. Прозванный «отцом атомной бомбы», Ферми умер от рака в 1954 г. в Чикаго. Ферми, так же как и Оппенгеймер и Сциллард, решительно выступил против создания водородной бомбы, став, таким образом, политическим союзником СССР.
Что же касается политических симпатий его соратника Бруно Понтекорво, о них достаточно хорошо говорит тот факт, что этот выдающийся ученый в сентябре 1950 г. переехал на жительство в Советский Союз и работал в атомном центре в г. Дубна. По сути дела, Понтекорво считался советским ученым до конца своих дней, и, без всякого сомнения, внес огромный вклад в дело развития науки в СССР. Среди ученых, выбравших Советский Союз в качестве своей второй родины, он был одним из первых и наиболее известных во всем мире. Насколько изменились его политические взгляды в более поздние годы, судить ныне невозможно, так как он, само собой разумеется, находился уже в силу характера своей работы под неослабным надзором.
Позиция Нильса Бора, Оппенгеймера и Ферми во многом разделялась и выдающимся ученым Лео Сциллардом. Уже в
