Мировой ядерный клуб. Как спасти мир - Яков Иосифович Рабинович
Впрочем, были обстоятельства, от которых не могло уберечь даже ограждение объекта с вспаханной полосой между двумя радами колючей проволоки. 1952 год – в Москве разворачивается «дело врачей». У нас к «жертвоприношению» были намечены основоположник теории горения ДА Франк-Каменецкий, автор многочисленных экспериментальных методов В.А. Цукерман и я. Цукермана надуманно обвинили в нарушении режима и в том, что его опыты противоречат марксистской диалектике. Франк-Каменецкого – в пессимистической проповеди о наступлении через столетие энергетического кризиса, а меня – в несогласии с линией партии в вопросах музыки и биологии. Но «жертвоприношение» не состоялось, так как наступило 5 марта 1953 г. – умер Сталин.
Широко известны опубликованные в предвоенные годы классические работы Ю.Б.Харитона и Я.Б.Зельдовича, относящиеся к делению урана, и «критерий Харитона» о критическом диаметр зарядов взрывчатого вещества. Однако ни в одной из публикаций ВНИИ экспериментальной физики в числе соавторов фамилии Харитона не встретишь, хотя все научные проблемы института многократно с ним обсуждались, и, это естественно, делало его фактическим участником проводимых исследований. В этом проявлялась исключительная скромность и полное отсутствие тщеславия Юлия Борисовича. Иначе, традиционно, к этому относились многие руководители научных центров, оказываясь соавторами сотен публикаций. Высочайшая ответственность за выполнение государственных задач сочеталась у Юлия Борисовича с высокой мерой человечности и чуткости. Каждый сотрудник института ощущал эти качества в отношении Юлия Борисовича к себе и своей семье.
В полной мере облик Харитона и мое отношение к нему отражают известные строчки Некрасова: «Природа-мать! Когда б таких людей / Ты иногда не посылала миру, / Заглохла б нива жизни…». Так писал Л. Альтшулер[7].
* * *
А вот что писал другой автор – Вл. Губарев в своем материале «Звезда Харитона», и упоминает в книге «Зарево над Припятью».
Как жаль, что нет «машины времени»! Включил бы ее счетчик и перенесся в 20-е годы в Петроград и, подобно студенту Юлию Харитону, отправился из центра города на окраину, в Политехнический институт. Пришел бы на лекцию чуть раньше, осмотрелся. Да, довольно пестро выглядит студенческая аудитория – кто в бушлате, кто в армейской шинели, кто в телогрейке.
– Мне повезло: я попал в поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе, – рассказывал Юлий Борисович. – Прослушал две-три его лекции и понял, что самое интересное – не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика. И не я один, а буквально вся аудитория замирала и с волнением слушала то, что говорил Иоффе. Под влиянием его лекций я перешел на другой факультет.
Ленинградский Физтех… В те далекие годы в его стенах собрался весь цвет будущей отечественной физики. Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Алиханов, Кикоин, Курдюмов, Френкель, Шальников – да разве возможно даже упомянуть их всех! Пройдут годы, и эти молодые ученые возглавят крупнейшие научные центры страны, откроют новые направления в науке, выведут физику на передовые рубежи научно-технического прогресса. Но это будет через два десятка лет, а тогда…
– Что помогало выявлять таланты, давать им крепнуть, расти?
– Прежде всего, надо было приметить талант, атакой способностью обладал не только Иоффе, но и его ближайшие помощники. И в первую очередь Николай Николаевич Семенов.
После первого курса Семенов предложил студенту работать в лаборатории, которую он создает в Физтехе.
– Я согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до института было восемь километров. Частенько приходилось идти пешком туда, а иногда и обратно. Время от времени, когда, бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудное дело… Если человек работает по 12–16 часов в сутки, его иногда с осуждением называют «фанатиком». Да, они были фанатиками, но никто не заставлял их, не принуждал – это было упоение трудом, высшее наслаждение, доступное человеку. Но они не стали аскетами. Влюблялись, веселились, разыгрывали друг друга, в общем, жили радостями, доступными в то время молодым людям. И эти ощущения молодости каждый пронес сквозь годы.
– Одно из самых ярких впечатлений юности, – вспоминал Харитон, – встреча в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Вернулся домой, достал томик его стихов и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор он стал для меня одним из самых любимых поэтов. Мне посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, много работали, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше…
1928 год. Гитлер еще не пришел к власти, но в Германии уже появились фашистские листовки. Молодой физик, приехавший в Берлин в служебную командировку, интересовался у немецких ученых, как они относятся к нацистам. Те только посмеивались: эти «опереточные мальчики» не опасны, серьезно к ним не следует относиться.
– Мы были подкованы политически получше, чем наши немецкие коллеги, и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм. Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда не разделяли. К сожалению, свою ошибку они поняли слишком поздно.
Вечером 21 июня 1941 г. шли на банкет: Н.Н.Семенову была присуждена Сталинская премия. Вместе с друзьями ученый отмечал это событие. Был теплый летний вечер. Ю.Б. Харитон со своим другом Я.Б. Зельдовичем размышляли о том, что, вероятнее всего, в этом году война не начнется, так как уже середина лета, а если бы Гитлер решил напасть на нас, то сделал бы этой весной…
Они уже давно работали вместе. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций были для них «внеплановыми». Харитон в то время руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования. Конечно, никто и не думал о ядерной бомбе, однако физики уже обнаружили и наблюдали ядерные превращения, да и в Физтехе произошли перемены: Игорь Васильевич Курчатов «оставил» физику твердого тела и занялся новой областью науки.
Поразительно, насколько быстро Игорь Васильевич пошел в новую область. Он был человеком,
