Мировой ядерный клуб. Как спасти мир - Яков Иосифович Рабинович
В течение двадцатиминутного импровизированного выступления взволнованный Юлий Борисович называл многие другие имена и обстоятельства. И в его рассказе совершенно потерялась краткая, как бы не имеющая особого значения фраза о том, что Курчатов «предложил мне возглавить непосредственно разработку ядерного оружия». Но вряд ли Игорь Васильевич поступил бы так, если бы считал, что «организационными способностями» Харитон «совершенно не обладает».
В силу своей необычайной скромности Юлий Борисович искренне культивировал как бы свою неприметность в гигантском по масштабу и ответственности деле. А многолетняя абсолютная засекреченность тематики, которой он занимался и руководил, способствовала этому. Время от времени возникала нелепая ситуация: на очередном предвыборном собрании избиратели, встречаясь с Харитоном – своим кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР (а он был депутатом непрерывно с 1950 г. по 1989 г.), трижды Героем Социалистического Труда и академиком, должны были сами догадываться, что же столь выдающееся совершил он в своей физике. Никто не имел права подсказать аудитории даже то, что все три звезды Героя были присвоены ему (как и И.В. Курчатову) в течение всего лишь пяти лет – с 1949 по 1954 г. И вряд ли кто из присутствовавших на подобном собрании мог догадаться, что некий человек, непрерывно опекающий Юлия Борисовича и следующий за ним по пятам, не какой-то там помощник, как можно было подумать, а совершенно экзотическая по тем временам фигура – вооруженный телохранитель. Так продолжалось до 1966 г.
Это сейчас известно, что Харитон был вовлечен Курчатовым в советский атомный проект с первых дней его становления. Что он, включившись в эту важнейшую для страны работу с беспредельной ответственностью и самоотверженностью, очень скоро оказался на виду у высшей кремлевской власти, которая в таком деле не простила бы даже маломальской «осечки». Его непосредственным начальником стал на долгие годы, по существу, не столько Курчатов, сколько всемогущий Л.П. Берия.
Именно Ю.Б. Харитон и его «команда» должны были венчать дело, за которым стояли усилия разоренной войной страны: будет атомная бомба у СССР или нет. Будет ликвидирована атомная монополия США или мы останемся беззащитными. Это был поистине вопрос жизни и смерти. Не случайно незадолго до первого взрыва на Семипалатинском полигоне Харитон вместе с Курчатовым в присутствии Берии «держал ответ» в Кремле перед И.В.Сталиным. Как не случайно и то, что даже холодный и жесткий Берия, прилетевший на первое атомное испытание, оказался во власти эмоционального порыва и, поздравляя с успехом, поцеловал Игоря Васильевича и Юлия Борисовича…
Груз, который вынес Ю.Б. Харитон уже в первые годы реализации советского атомного проекта, был невообразимым. Конечно, основная задача – как можно скорее создать атомное оружие – была ясна. Но сначала необходимо было собрать в едином коллективе, в одном центре профессионалов-единомышленников и обеспечить им условия жизни и работы. Надо было «на ровном месте», да еще среди лагерных подконвойных и бараков, так развернуть научные исследования и разработки, чтобы они не только сплотили и увлекли трудно подчиняющуюся единой воле команду талантов и индивидуальностей, но и скорейшим образом привели к требуемому результату. И все это – под присмотром спецслужб, в обстановке жесточайшей секретности и при постоянном диктате высоких кремлевских «опекунов». Поразительно, но в такой изматывающей, нервной атмосфере Юлий Борисович не только блестяще справился со своими задачами, но и сохранил редкое обаяние, искреннюю доброжелательность и внимание к окружающим его людям, какое бы положение они ни занимали. Этим он навсегда завоевал уважение и любовь своих сотрудников, которые почитали за честь выполнить наилучшим образом любое его поручение.
Уже на первом этапе ответственной работы его миссия оказалась столь же плодотворной, как и та, которая в США сделала легендарным научного руководителя американского атомного проекта Роберта Оппенгеймера. Характерный для того периода стиль работы Юлия Борисовича, предопределивший его уникальную долгую судьбу научного руководителя ядерного центра, удивлял его ближайших коллег.
«У меня почему-то было убеждение, что Харитон – массивный мужчина высокого роста с громким голосом, – вспоминает академик Е.А. Негин. – Все оказалось наоборот: Харитон оказался человеком невысокого роста с очень тихим голосочком… Он сохранял многие черты академического профессора, лабораторного работника. Он как-то очень быстро сужал объем рассматриваемой проблемы и получал истинное удовольствие, когда вцеплялся в какую-нибудь конкретную деталь, особенно если в этой детали были какие-то логические или иные непорядки. Тогда все раскладывалось по очень тесным, физически четким полочкам.
Меня поначалу это даже несколько злило. Мне казалось, что Харитон должен интересоваться только глобальными проблемами. Но потом я понял, что, когда делаешь одну бомбу и в работе всего один экземпляр, это, наверное, если не единственный, то один из наилучших способов работы – доходить до мельчайших деталей.
Когда мы познакомились ближе, Харитон мне как-то сказал: „А вы знаете, я первую бомбу знал наизусть“.
