Сквозное действие, или Как стать драматургом - Александр Михайлович Галин

Можно ли на него вообще ответить? Как стать писателем, живописцем, ученым и т. д.? Вероятно, у каждого свой путь, своя история и, соответственно, свои представления об этом, но внимательный читатель, быть может, именно из сопоставления собранных в сборнике пьес сумеет извлечь некий дополнительный смысл, косвенно отвечающий на этот вопрос. Девять пьес — это девять путей; вглядитесь пристально: вы увидите за каждой пьесой автора и, может быть, хоть частично поймете, как он стал драматургом.

Ввиду ограниченного объема в настоящий сборник включены произведения только первого состава мастерской И. М. Дворецкого, то есть авторов, окончивших «курс драматургических наук» в 1979 году; сегодня, в этой книге, они встречаются снова — десять лет спустя…

А. КУРГАТНИКОВ

* * *

«…Я не была на похоронах Игнатия Моисеевича — меня не было в Ленинграде — и, странным образом, не могу представить, что его уже нет. Я помню его таким, каким он был обычно: бодрым, готовым оказать помощь».

А. СОКОЛОВА

«Ему бы очень подошло время перестройки. Действие — его стихия. В период застоя, когда многие потенциально активные люди предпочитали «ничего не делать, чем делать ничего», И. М. Дворецкий был одним из тех редчайших, чудом сохранившихся единиц, кто был нацелен на социальное участие».

Л. РАЗУМОВСКАЯ

«Драматург одинок в своей профессии», — любил повторять Дворецкий… Драматург одинок и в своем противостоянии влиятельным учреждениям — театрам, инстанциям, редакциям. Разбить скорлупу одиночества, погрузить молодого автора в атмосферу живого общения, личных контактов, творческих споров — вот чему помогла мастерская».

В. КРАСНОГОРОВ

«Сначала нас было тринадцать: инженеры, врач, научные работники, журналисты, актеры и даже один учитель физкультуры. У каждого были свои пьесы, своего театра не было ни у кого. У нашего мастера были и пьесы, и театры; пожалуй, все театры страны ставили его, поэтому свое одиночество он ощущал острее нашего…

Дворецкий сделал так, что мы стали нужны друг другу».

А. ЯКОВЛЕВ

«…Он добивался всего, что задумывал, и при этом ни перед кем не унижался. Как немногие писатели, он знал, что такое авторская честь и человеческое достоинство».

С. КОКОВКИН

«…Изредка звонил и как бы между прочим бросал: «Вообще-то вы, Сеня, человек способный, но с закидонами. Прощайте, мне некогда».

«Прощайте», — думал я с тоской, слушая короткие гудки…

Дворецкий был жив, и я ни разу не задумался, люблю ли его, нужен ли он мне. Теперь его нет, и я точно знаю: любил. Очень помню. Потерял невосполнимо».

С. ЗЛОТНИКОВ

«…Он спешил по своим домашним делам. На нем старенькое демисезонное пальтишко, шапка-ушанка из какого-то совсем непрестижного меха… Иголочкой жалости кольнуло мне в сердце. Я вспомнил, что Игнатий Моисеевич совсем недавно оправился от инфаркта, а тут еще этот пленум, выступление. И ведь будет выступать. Как всегда, пылко… Мы пожали друг другу руки, расстались. Он пошел в одну сторону, я — в другую. Больше я его уже не увижу».

А. СУДАРЕВ

«Он любил своих учеников, любил по-мужски сурово, видя в нас профессионалов. Конечно, это было большим авансом начинающим драматургам, чьи пьесы пылились в литотделах и их никто не читал… Он защитил нас в пору нашей литературной юности, и, когда его не стало, мы почувствовали себя осиротелыми».

А. ГАЛИН

А. Галин

РЕТРО

Современная история в двух действиях

Действующие лица

Н и к о л а й  М и х а й л о в и ч  Ч м у т и н.

Л ю д м и л а — его дочь.

Л е о н и д — ее муж.

Н и н а  И в а н о в н а  В о р о н к о в а.

Р о з а  А л е к с а н д р о в н а  П е с о ч и н с к а я.

Д и а н а  В л а д и м и р о в н а  Б а р а б а н о в а.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В комнате полумрак, только чудом проникший сквозь тяжелую штору солнечный лучик играет в подвесках бронзовой люстры. Картины в тяжелых рамах. Если бы не было несколько хитроумно запрятанных предметов современного быта: телевизионного экрана, впаянного в стену, проигрывателя, телефона, совершенно незаметных в антикварной меблировке, можно было бы предположить, что в этой квартире доживает свой век старый аристократ. Вполне могла открыться дверь, и вошел бы седой дряхлый слуга — например, тушить свечи. Два мрачно темнеющих бронзовых подсвечника стоят у стены. Но свечи в них не горят.

Входит  Н и к о л а й  М и х а й л о в и ч  Ч м у т и н, высокий худой старик. Небрит. В носках. Рубашка выпущена наружу. Что-то странное с первого взгляда обнаруживается в нем. Похоже, он только что встал после дурного сна. Некоторое время старик стоит у двери с таким видом, будто впервые попал в эту комнату. Что-то бормочет, а что — не разобрать. Прошел по комнате, и стало ясно, что за день он сюда не раз заходил, но, как и сейчас, видимо, без всякой цели. Остановился. Прислушался. Подошел к окну и раскрыл штору. В комнату пробилось закатное солнце.

Ч м у т и н. Гуля-гуля-гуля… Гуля-гуля-гуля… Здравствуй, дурачок. А я тебя ждал. Где же тебя, басурман, носило? Поешь хлебушка… Не хочешь… Водички попей… Блюдце не разбей только, а то меня заругают. Не бойся… Третий день мы знакомы, а ты все меня боишься. Не трону я тебя. У меня ведь в Курске была голубятня. Построил таким же буркачам, как ты, над сараем пирамидку. Улица Максима Горького, дом семнадцать. Рядом церковь, напротив пожарной команды… Внизу река Тускарь течет… За ней поля без конца и края. Я во втором домоуправлении кровельщиком работал. Тоже вроде птицы, жизнь на крышах провел. Сверху мне все видно было. В каком доме свадьба, в каком похороны. Другие, которые на земле жили, успели добра накопить… И с моей специальностью можно было зарабатывать. Прибился к артели, поездки по деревням — вот тебе и круглая сумма. Некоторые ребята, что у меня выучились, до сих пор по России кружат. А я коммунальные дома латал, государственные. Они ведь второпях строились после войны… Для расселения народа. Кому-то надо было за этими инвалидами присматривать. Стали новые ставить, а их сносить… конечно, радуются люди, а мне жаль… Ты, значит, москвич, столичный житель, а я курянин. Летал бы, как другие птицы, в теплые края, обязательно познакомился бы с моими голубями. Попросил я соседа своего, Василия Ивановича, их подкармливать, так он месяц назад умер. Дочь его мне написала. Друг мой, электрик Василий Иванович, умер, а на целых три года моложе меня. Я думаю все, кто их там-то покормит… На церковный двор если догадаются полететь, там старушки богомольные…

Телефонный звонок. Поднимает трубку. Берет со стола лист бумаги и карандаш.

Пожалуйста, говорите… Людмилы нет еще. Подождите. Вы