Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц

Едва балансируя на грани сознания, я замер на месте, стараясь дышать очень осторожно.

Через минуту отпустило.

Но что это было? Наследие Димки? Его сердечный дефект, который, казалось, ушел навсегда, внезапно вернулся? Но, я думал, с этим покончено.

Или так сказалось волнение последних дней?

Я всегда считал себя человеком достаточно черствым, много всего повидавшим, но здесь, в Заксенхаузене я понял, что глубоко ошибался. Погрузившись с головой в человеческую мерзость и жестокость, я понял, что милосердие годится не во всех случаях.

Некоторые преступление нельзя простить или искупить. За них нужно наказывать, причем безо всякой жалости. Гуманизм, который можно проявить в других случаях, тут не подходит. Исключительно, смерть! Причем, прилюдная.

Не зря раньше казнили преступников на площадях, при скопище народа. Люди от мала до велика должны видеть, что правосудие существует, и зло будет наказано. Это основа основ.

Насилие — прерогатива государства, но лишь в мирное время. В случае войны каждый гражданин обладает правом карать врага собственной рукой.

Я выжгу тут все дотла, если хватит удачи и сил. Убью всех, до кого смогу дотянуться. Дайте только немного времени, и пусть не подведет здоровье. Надеюсь, приступ был случайным и единичным, и ничего серьезного мне в ближайшее время не грозит.

Сестра Мария приняла известие о том, что профессора нигде нет, с огромным удивлением и даже, как мне показалось, недоверием.

— В спецмастерских искал? — спросила она и тут же покачала головой: — Впрочем, тебя туда не впустят без пропуска. Секретность.

Хм, мне сразу стало интересно там побывать. Если уж я зашел в особую зону «А», то, наверняка, сумею проникнуть и в эти спецмастерские. Интересно, где они находятся? В индустриальном дворе я обошел уже все строения, кроме одного, у которого постоянно дежурили четверо эсэсовцев. Скорее всего, мастерские там и располагались. В них явно производили нечто важное, если даже обычные капо не могли попасть внутрь без пропуска. Очень любопытно…

Если я не могу попасть в спецмастерские, то, быть может, сумею встретиться с теми, кто в них трудится? Но как это сделать?

Лагерная иерархия строилась просто: в самом низу стояла основная масса — она работали при любой погоде и любых условиях, причем работа им доставалась самая тяжелая — таскать, грузить, копать. Потом шли те, кто работал в закрытых помещениях. Они не обладали никакими привелегиями, но им все же было гораздо проще, чем первым. Еще выше стояли заключенные-спецы, мастера своего дела, профессионалы. Вот они-то, скорее всего, и трудились в спецмастерских. Селили их тоже отдельно, и до сих пор никакого контакта с этой группой я не имел, придется это упущение наверстать. Ну а самый верхний уровень — капо, фашисткие приспешники, надзиратели. Этим дозволялось многое.

Подумав немного, Мария приказала мне продолжить уборку в лазарете, сама же быстрой походкой направилась к кабинету доктора.

Тот как раз вышел в коридор и нетерпеливо спросил:

— Ну что, где он?

— Отсутствует, — сестра Мария выглядела слегка растерянной, — я отправляла капо найти профессора, но тот, словно испарился.

Знала бы она, насколько была права.

— Нет, так дело не пойдет! — доктор Риммель выглядел сердитым. — У нас совершенно нет времени на эти игры. Я немедленно иду с жалобой к начальнику лагеря!

Размашистой походкой он вышел на улицу и направился в сторону главных ворот.

— Эй ты, как там тебя? — крикнула мне медсестра.

— Капо Шведов, госпожа Мария, — напомнил я, подойдя к ней и вежливо поклонившись.

— Твое основное задание — за три дня вычистить лазарет так, чтобы тут все блестело. У нас ожидаются важные гости, и господин доктор не желает встречать их в хлеву. Все понял?

Я прекрасно все понял. Значит, визит рейхсфюрера СС Гиммлера запланирован через три дня. Вполне достаточно, чтобы попытаться обеспечить «достойную» встречу.

— Могу я приступать к работе, госпожа Мария?

— Приступай!..

Она потеряла ко мне интерес и вышла из лазарета, оставив меня в одиночестве.

Особо усердствовать я не планировал, но все же требовалось сделать вид, что я поглощен делом. Я взял ведро, налил в него воды до половины, смочил тряпку и принялся неспешно мыть пол, поглядывая в ближайшее окно.

Прошло с четверть часа, после того, как доктор ушел в комендатуру, как, наконец, все зашевелилось.

От главных ворот в сторону индустриального двора резвой рысью побежали с десяток эсэсовцев под предводительством уже хорошо мне знакомого Алекса фон Рейсса.

Опомнились! Теперь будут шерстить все вокруг в поисках пропавшего профессора, но найти его не смогут. И даже одежду не отыщут, я тщательно раскидал вещи по разным кучам, и собрать их в одно целое не сумеет никто. За это можно не волноваться. Как, впрочем, и за то, что найдется свидетель, видевший, как я нес тело. Если бы такой человек существовал, он уже давно сдал бы меня.

Так что… профессор бесследно исчез на ровном месте. И это очень разозлит лагерфюрера Кайндля. Вот только сделать он ничего не сможет. Нету тела — нету дела…

Главное, чтобы разгневанный начальник лагеря не устроил выборочные казни заключенных. Но Вебер пропал не в общей части лагеря, так что предполагать причастность кого-то из узников к его исчезновению было бы странно. А если достанется кому-то из капо, я буду только рад. Среди предателей нет тех, кого бы я пожалел.

Я продолжал наблюдение.

Где-то через полчаса фон Рейсс промчался в обратном направлении, а еще через десять минут я увидел целую процессию.

Впереди шел лагерфюрер Антон Кайндль, рядом с ним по левую руку — рапортфюрер Зорге, а справа — доктор Риммель, чуть позади следовал фон Рейсс. Их сопровождали два десятка эсэсовцев — половина с винтовками, половина с автоматами. Пятеро солдат едва удерживали рвущихся с поводков овчарок.

Серьезная компания! Хорошо, что все они миновали лазарет и направились в индустриальную часть. Кажется, там грядет тотальная проверка, и мне в ближайшие часы туда соваться не стоит.

И в ту же минуту громко заорала сирена.

Глава 13

По всему лагерю шел тщательный обыск. Переворачивали буквально каждый камень, эсэсовцы бегали туда-сюда, собаки лаяли и рвались с поводков, офицеры кричали, но все было без толку, профессор сгинул без следа.

Потом выстроили на аппельплаце всех, кто находился в данный момент в периметре лагеря, включая капо. Начался массовый допрос, который тоже