Ворон Бури - Бен Кейн

его лица, что я мог видеть, была осунувшейся и сероватой, и он не мог перестать дрожать. Чтобы согреться, он вызвался быть нашими глазами и ушами, регулярно бегая в авангард армии и обратно. Это немного помогало, но оскорбления, которые он получал от воинов Маэл-морды, — мы слышали часть из них, когда он вернулся в последний раз, — привели к тому, что Векель запретил ему снова уходить.

— Они дикари, — сказал Векель, когда Лало запротестовал. — Кто-нибудь может пырнуть тебя копьем, когда ты будешь проходить мимо, и никто и слова не скажет.

— Мы принимаем тебя, мандинка, — сказала Торстейн, — но люди из Лайина — нет.

Другие слышали, как я говорил с Лало в тот день, и имя «мандинка» прижилось. Честно говоря, я думаю, людям оно просто больше нравилось, а Лало, казалось, не возражал.

Он произнес что-то на своем языке, определенно нелестное, и начал бежать на месте, продолжая идти. Он выглядел нелепо, но я все равно скопировал его. «Можем быть двумя дураками вместе», — подумал я. По крайней мере, нам станет немного теплее.

— Кружку эля или кусок жареной баранины, Ворон Бури?

Я бросил на Клегги кислый взгляд.

— А?

— Что бы ты сейчас предпочел? Выбери одно.

— Легко. Жареную баранину. — От одной мысли у меня потекли слюнки.

Он тут же парировал:

— Баранину или хорошенько погреться у огня?

— Согреть кости, — сказал я, пытаясь игнорировать урчащий живот.

— Это или хижина на ночь?

Шансы на это были весьма малы. Мы прошли несколько жалких лачуг, но последняя была уже давно. «Даже если мы увидим одну, когда придет время», — подумал я, — «на каждого из нас придется по двадцать человек, тоже ищущих укрытия».

— Заткнись, Клегги. Мне не нравится эта игра.

Неустрашимый, он переключился на Торстейн, которая быстро его отшила. Взгляд Векеля заставил Клегги перейти к кому-то другому. Мохнобороду, однако, игра понравилась, как и Углекусу. Когда Клегги закончил с ними, он начал петь. Все присоединились, даже Лало. «Клегги может быть занозой в заднице», — подумал я, — «но он хорошо умеет поддерживать боевой дух». Другое дело, сможет ли он делать это, пока мы не разобьем лагерь.

Справедливости ради, он смог, но к тому времени, как стемнело, Клегги потерял голос. Привыкшие к набегам вглубь страны, мы нарубили веток с ближайших рябин и орешников и построили укрытия. Естественной защиты было мало, и без мха, чтобы заткнуть дыры, ветер свистел сквозь грубые шалаши, но от остроты холодного воздуха мы немного избавились, или так мы говорили себе, сбившись в кучу внутри.

Улыбки появились на всех лицах, когда Торстейн достала из кожаного мешочка трут. Это был гриб, собранный с деревьев осенью, вымоченный, среди прочего, в моче, а затем высушенный, отбитый и превращенный в войлокоподобный материал, который легко воспламенялся. Мы с Лало нащепали нашими саксами кучу прутьев и мелких веток для растопки и сложили их перед Торстейн. Она разложила сверху кусочки трута и, достав из-за пояса изогнутое кресало, высекла искры кремнем, позволив им упасть на драгоценный трут. Сложив ладони, она дула, пока язычки пламени не заплясали вверх.

Костерок, что у нас получился, был лишь дальним родственником исполинского очага в зале Сигтрюгга, но для нас, дрожащих, голодных и со сбитыми ногами, он казался даром Одина. Остатки еды с прошлого вечера — в основном черствый хлеб и куски твердого сыра — разделили на всех. Мужчины жевали в тишине, не в силах отвести глаз от чужих порций. Когда трапеза, если ее можно было так назвать, закончилась, не осталось ни крошки.

Хорошо, что Гленн-Мама была недалеко, угрюмо заметил я Векелю, и что разведчики считали, что армии Бриана и Маэла достигнут ее на следующий день после полудня. Погруженный в свои мысли, он не ответил. Его продолжающееся молчание не улучшало моего настроения. Желудок не был удовлетворен, я продрог до костей, ночной отдых обещал быть плохим, а впереди маячил враг, чья численность превосходила нашу. Трудно было представить победу.

Я забросил эту мрачную мысль в дальний угол своего сознания и запер дверь. Каков бы ни был исход, я буду сражаться.

— Я слишком замерзла, чтобы спать, — объявила Торстейн.

Мохнобород усмехнулся, как и Клегги, который каким-то образом втиснулся в наше укрытие. Лало, закутанный в свои тряпки, лишь стучал зубами.

— Расскажи нам историю, — сказал я Векелю.

Он проигнорировал меня.

— Давай, витки, — сказала Торстейн. — До восхода еще долго.

— Ты ведь знаешь, что хочешь, — я толкнул его.

Векель пыхтел и отнекивался, но наше нетерпение было так очевидно, что только каменносердечный мог бы отказать.

— Я расскажу вам об Асгарде, — сказал он. — Награде для павших в бою.

Никто не возражал. Выбор был уместен. Многие умрут завтра, и, вероятно, некоторые из нас. Асгард был местом, куда мы все хотели попасть, кроме, может быть, Лало. Я не знал, где, по его мнению, он может оказаться после смерти. Что до меня, то я хотел в Вальхаллу, огромный чертог Одина с его 540 дверями. Суровая реальность вернулась. Несмотря на мою клятву и встречу с вороном на пляже, у меня не было гарантии, что бог примет меня. Если нет, то чертог Фрейи, Сессрумнир, тоже подойдет. «Я это заслужил», — сказал я себе.

Как поведал Векель, Фрейя выбирала первой. Я раньше не особо задумывался об этом. В своей юношеской самонадеянности я полагал, что доживу до седых волос. Больше нет. Однако было смешно беспокоиться о том, выберет ли меня Фрейя или Один, чтобы я стал одним из эйнхериев, бессмертных воинов-мертвецов. Никто из них мог и не выбрать. Если мое время придет на следующий день, единственное, что было в моей власти, — это умереть как можно достойнее. А мою судьбу решат Норны и боги.

«Возможно, это моя последняя ночь в этом мире», — подумал я. «Последний раз, когда я проведу время со своими товарищами по веслу. С Векелем. Лало. Дервайл, которая, несмотря на то, что была траллом, была мне дорога». Я подавил грусть.

Затем, к счастью, рассказ увлек меня. Я представил, как стою в Вальхалле, держа в одной руке кружку изысканной медовухи от козы Хейдрун, а в другой — отборный кусок свинины от Сехримнира, вепря, которого жарили и съедали каждый день, и который на следующий день снова становился целым.

Я был унесен мастерством Векеля,