Потерявший солнце. Том 1 - FebruaryKr
Поднявшись навстречу, монах неглубоко поклонился. Теплое дружелюбие в его глазах растаяло, уступив место настороженности.
– Отрадно видеть принца в добром здравии, – неторопливо заговорил он. – Каким богам следует вознести благодарность за ваше спасение?..
– О моем боге вы не слышали, – равнодушно отозвался Юкай. Над его левым плечом возвышалась замотанная в ткань рукоять длинного меча. – Я ищу одного монаха.
– Если ищете знаний, любой из братьев может помочь вам… – Улыбка на лице служителя стала напряженной.
– Меня интересует только один. Тот, кому запрещено говорить.
Монах молча смотрел на гостя. Совсем недавно со стен сняли портрет принца вместе с белыми траурными полотнищами, и на том изображении Юкай имел резкие, но приятные черты лица, таящие в себе некое предчувствие опасности, сокрытое до поры. Стоящий же на расстоянии вытянутой руки живой принц оказался средоточием плотной темной ярости. Он походил на замершую за мгновение до нападения кобру, а желтые ледяные глаза только усиливали сходство: лишенный всяких эмоций взгляд был неподвижен, тяжел и совершенно пуст.
– В храме нет братьев с таким запретом, – успокаивающим тоном заговорил монах. Он был совершенно искренен: ни один его брат не был скован подобным условием. – Я постараюсь помочь в поисках, каких бы знаний вы ни искали…
Юкай улыбнулся и медленно приблизился. Правой рукой он оперся на стол, и монах, отстранившись от неожиданности, краем глаза заметил обломанные до крови ногти.
Широкая и довольно дружелюбная улыбка ограничилась только губами, а глаза, ранее безразличные, вдруг стали колкими и внимательными.
– Интересно, изменишь ли ты свой ответ, заполучив кинжал в живот? – задумчиво спросил Юкай. – Столько лет гвардия охраняла ваш покой, но теперь их нет. Брату все равно, что здесь произойдет. Десяток дряхлых стариков не смогут меня не то что остановить, но даже задержать. Может, стоит поджечь все эти книги, и дым выкурит отсюда нужного мне человека?
Хранитель знаний замер в неудобной позе, откинувшись назад всем корпусом. Он не был воином даже в прошлом, отдав лучшие годы своей жизни служению книгам. Храм остался без охраны впервые за многие годы, и противостоять опасному гостю было некому.
Кобра в своей ледяной стремительности была прекрасна. Однако смертоносная красота ее была доступна только в тот самый миг, когда жертва, не успевающая увернуться, беспомощно заглянула в глаза своей чешуйчатой смерти.
Юкай склонил голову к плечу и молча смотрел на монаха.
Тот, ощущая многотонную тяжесть чужого взгляда, облизал пересохшие губы.
– Восьмой брат лишен возможности говорить, – едва слышно пробормотал он, борясь с недостойным желанием закрыть лицо ладонями. – Он не скован запретом, но лишен языка. Я провожу.
Глядя на широкую спину шагающего впереди Юкая, монах гадал, какую такую обиду мог нанести принцу отбывающий многолетнее заключение восьмой брат, не покидавший стен храма. Стоило бы предупредить немого служителя, но какой в этом толк? Он все равно не сможет покинуть остров, а укрыться здесь негде. Любая попытка спастись превратит человека в загнанную, бегущую по кругу дичь.
С другой стороны, какие бы разногласия ни развели по разные стороны восьмого брата и наследника династии Ду, это только их дела, и пусть разбираются с ними сами. Ему же следует по мере сил принцу помочь, а после накрепко запереть ворота, чтобы больше никакие нежданные гости не потревожили покой и уединение древних книг.
Успокоив таким образом свою совесть, монах привел Юкая в дальнюю часть храма, где восьмой брат годами по крупицам собирал информацию о создании инструментов.
Юкай остановился, не входя в крошечную каморку. Узкое, вытянутое вдоль внешней стены помещение было залито солнечным светом из целого ряда окон. Нигде не было свечей – монахи наверняка опасались пожара и не давали огню ни единой возможности коснуться древних трактатов.
Бывший главнокомандующий сидел спиной к Юкаю, полностью погрузившись в свои записи. Солнечный свет обрисовывал его фигуру золотистым ореолом, безжалостно подчеркивая старые шрамы и бугры на гладковыбритом затылке.
Глядя на исхудавшие, но все еще мощные плечи и сильные мышцы шеи, Юкай совсем запутался в своих ощущениях. Только за то, какую роль этот человек сыграл в судьбе Ши Мина, стоило убить его в ту же секунду, как только обернется; ударить в беззащитное горло или прямо в грудь.
Если же вспомнить о том, какое место до последних дней Ши Мина занимал этот монах в его сердце, то не стоит давать и возможности обернуться. Срубить голову, а после уже заглянуть в недоумевающие, тускнеющие глаза…
Вместо этого Юкаю придется стиснуть зубы, загнать поглубже воющую и раздирающую изнутри тоску и попросить помощи, потому что желание удержать душу Ши Мина стояло намного выше любой жажды мести. Позже, когда главное дело будет сделано, ничего не помешает ему вернуться и убить этого человека, но не сейчас.
Юкай отдаленно удивился этим мыслям. Даже без желания жить он все равно строил планы, обдумывал следующие шаги, словно и не готов был несколько дней назад оборвать свою жизнь.
Собственная жестокость воспринималась как должное. Он всегда был полон этой чернотой до краев, только вот больше не было человека, ради которого стоило становиться лучше. Сколько страшных вещей происходит в мире только из-за того, что по чьей-то прихоти люди лишаются последней капельки света в сердце? Стоит разбить хрустальный сосуд, не удержав его в ладонях, и вся прячущаяся по углам темнота с довольным урчанием расползается, поглощая душу.
Юкай пошевелился, намеренно задевая тканью каменные стены. Монах, который привел его сюда, уже давно исчез в глубине гулких коридоров.
Мужчина поднял голову – спокойный, сосредоточенный и вместе с тем расслабленный, он не ждал в этом тихом месте никакой опасности. Закончив писать, служитель отложил кисточку и обернулся, через плечо глядя на вошедшего.
В два шага преодолев расстояние, отделяющее его от монаха, Юкай обошел стол и опустился на узкий стул. Выступившая преградой столешница оставляла призрачный шанс на то, что младший Дракон удержится от глупостей.
Вглядываясь в черты лица бывшего главнокомандующего, Юкай сам не понимал, что надеется найти. Мужчине было около сорока – в спокойном, как и у всех монахов, взгляде давно не было юношеской горячности или доверчивости. Глаза, показавшиеся в первое мгновение черными, в ярких солнечных лучах стали темно-серыми и прозрачными. Нос с небольшой горбинкой придавал лицу оттенок свирепости; подбородок был разделен небольшой ямкой.
Восьмой брат молчал, не
