Фасциатус (Ястребиный орел и другие) - Сергей Александрович Полозов
Однажды ночью, на диком острове посередине глухого озера в бескрайней канадской тайге, отойдя от костра в жидко-сумеречную приполярную темноту и восхищаясь впервые увиденным мною северным сиянием, мы с Гэрри молчали, а говорить потом начали про завораживающее разнообразие нашего огромного мира, невольно вновь и вновь возвращаясь в разговоре к Туркмении…
Через неделю, закончив свои вертолетные изыскания, мы летели на самолете с военной авиабазы на Лабрадоре назад в Сэнт-Джонс — столицу Ньюфаундленда. Пользуясь тем, что пассажиров в местном рейсовом самолете было всего ничего, мы почти в российской манере перешучивались с непривычной к этому стюардессой, раз за разом испрашивая у нее долива в свои стаканы; она удивлялась, с улыбкой смешивая нам необычный напиток — виски с кока-колой (Чача научил в Индии). Мы посматривали с Гэрри сверху на плавающие вокруг Ньюфаундленда айсберги, со смехом вспоминали туркменские приключения, хохотали как придурки над популярными у нас в Кара-Кале шутками, а когда прощались в аэропорту перед моим отлетом на материк, Гэрри так же заговорщически, как некогда в Туркмении, полез в карман и достал пластиковый пакетик:
— Сергей, я решил тебя помучить. Это тебе подарок. Держи! — В протянутом мне пакете была веточка от того куста полыни, который он «контрабандой» увез домой в Канаду.
Усевшись в фешенебельное кресло непривычного мне первого класса огромного «боинга», взлетев из Канады и летя над Атлантикой в родную Балашиху, я достал этот пакетик, расстегнул застежку, вытащил тонкую серую веточку, опустил ее на секунду в стакан с минеральной водой, а потом растер между пальцами и уткнулся носом в кулак…
И вот тогда, вдохнув знакомый терпкий запах, я мгновенно перенесся назад в Кара-Калу. И вновь увидел прокаленные солнцем холмы и скалы, парящих над ними птиц и наших канадцев-американцев, смотрящих вокруг во все глаза…
Триша и Ленор из Теннесси в тот раз первыми поддержали лозунг «Не бери в голову и наслаждайся жизнью!», когда у святого могильника на Шевлане беззубый мулла угощал нас бараньей шурпой из общей миски, раздав всем ложки, гостеприимно обтертые валявшейся рядом цветастой тряпкой.
Надо было видеть присутствовавших мужиков-туркменов, когда в жаркий день мы дошли до небольшого гаудана, устроенного на одном из ручьев в предгорьях, и те же самые Триша, Ленор и хохотушка Дженнифер, ничтоже сумняшеся поскидав с себя все, кроме весьма откровенных купальников, с визгом попрыгали в воду. Туркмены смотрели на это ошарашенно, с неявным осуждением и с явным интересом…
Мы с Зиминым наслаждались, созерцая происходящее; непонятно чем больше — видом наших плещущихся девиц или озадаченно-сосредоточенными лицами наблюдавших это туркменов; а участник нашей группы — московский студент Колька Дронин, проработавший год экскурсоводом в национальном парке в США, тактично делился с туркменами соображениями о том, что наши гости приехали совсем из другого мира и конечно же отличаются от нас.
Мы все вместе провели целый день, наблюдая с разных точек за гнездом ястребиного орла, снимая его на видео и обсуждая перемещения птиц по рации. Наши буржуи в тропических шляпах, с телеобъективами на видеокамерах и с прочим экзотическим снаряжением, увлеченно рассматривающие орлов в бинокли, смотрелись в Коч-Темире просто шикарно.
Даже приставленный тогда к нашей команде под видом студента-биолога представитель туркменских компетентных органов, героически учивший названия птиц, чтобы не выглядеть в нашей среде совсем уж инородно, признался, что птица эта ему нравится.
Потом я показывал ястребиного орла своим близким коллегам и студентам, которые приезжали со мной на Сумбар в последующие годы (Ребята, всем привет!). Он у всех вызывал тогда неизменное восхищение, а сегодня он помогает всем нам заново ощутить нашу дружбу через незабываемые воспоминания о далекой загадочной Туркмении и о том, как нам там было хорошо.
«Пикник на обочине»
Сергей-воробей на коне катался,
Руки-ноги растерял, без порток остался!..
(Частушка-дразнилка)
«18 июля. …Солнце скоро садиться начнет, но все равно лето на самом пике, тепло, вечерней прохлады и не будет.
Все разнозеленое вокруг: пыльно-зеленые подорожники у края дороги, прямо на которых мы с Маркычем сидим; изумрудное поле, по которому эта дорога проходит; сочно-зеленый березовый перелесок невдалеке; справа от проселка — темно-зеленая опушка смешанного леса с кокетливыми рыжествольными хвойно-зелеными соснами и молчаливо-строгими, почти черно-зелеными елями; зеленоватым серебром отливают ивы вдоль реки. Даже наш серебристо-голубой пикап позеленел с боков, отражая всю эту близкую и дальнюю зелень.
Обзор широкий, километра на три, и такая красота вокруг, что и без этой четвертинки, которую я постепенно выпиваю в гражданском нешоферском одиночестве, дух захватывает. И словно крылья вырастают. Чтобы опять лететь неведомо куда, неведомо за чем; за своей неведомой извечной целью… За «жар-птицей», что ли, как Ивану-дураку?..
Не знаю, как вы, а вот я, как копну в себе, не в парадно-причесанном, а в настоящем, как, например, сейчас, когда, сидючи с початой четвертинкой на деревенском поле (хоть и не подумайте, что я «настоящий», лишь когда я с рюмкой, как, например, сейчас, когда сижу с початой четвертинкой на деревенском поле в Тверской губернии), так вот, как копну в себе поглубже, то выясняется, что самую искреннюю и самую живую благодарность чаще ощущаю не к гениям, которым рукоплещут миллионы (и, разумеется, я в их рядах), а к людям, внешне совершенно незаметным, не «изысканным» (в нашем задрипанно-салонном понимании). К тем, кто сделал что-то простое, каждому понятное и важное для меня в не лучший мой момент: накормил, когда был голоден; приютил, когда брел по незнакомой дороге; понял, когда никто не понимал; уделил внимание, когда никто не замечал… Такое сделать — талант души нужен, а не популярность или престижная известность.
Но талант души жизненной целью быть не может. Никакой талант целью быть не может, потому как любой талант — это Дуновение Божие, которое не на каждого снисходит, поэтому к нему стремись не стремись — один хрен.
Хотя… Похоже, что у некоторых он в скрытом состоянии присутствует, этот талант. Дремлет, так сказать, пока не встряхнет человечка невзгодой или счастьем, пока не встрепенется
