В лесах Прионежья - Ефим Григорьевич Твердов
КАК МЫ С АНДРЕЕМ ПЫРЕЕМ ВОЛКОВ СКИПИДАРИЛИ
1
Деревня Кивручей — странное название. Вокруг нее, да и дальше, по Лединской дороге, никакого ручья поблизости нет, только в пяти километрах от построек протекает порожистая Андома-река с притоками Ноздрега и Сальма. Кто придумал такое название, никому из старожилов неизвестно. Да, пожалуй, и не интересовался никто этим вопросом. Живут себе в той деревне люди, пашут землю, накашивают сена, держат скотину, а про это никто не думает.
Живет в этой деревне стародревнейший охотник Андрей Пырей. Из его рассказов понятно, что он не знает, когда родился, где крестился. Андрей сызмальства приучен к охоте и имеет к этому немалое пристрастие. Говорят в Кивручее: Андрея Пырея хлебом не корми, дай только в руки берданку, и он будет навеселе. На деревне его не увидишь, голоса его не услышишь. За истребление волков ему даже колхозники премию выдали — годовалого поросенка да возмужалую нетель.
Познакомился с Андреем Пыреем я лет пять тому назад и при очень странных обстоятельствах. Живя в селе Андомский погост, что расположен неподалеку от Онежского озера, я тоже помалу увлекался охотой на волков. Бывало, ходишь день-деньской, ходишь неделю, месяц, а волка все не можешь словить. Стыдно от колхозников, да и ноги устали, плечи мозжит, а как утром выйдешь на волю-волюшку, сердце сразу заколотится, ноги в путь-дорожку запросятся. Берешь ружьишко — и айда до перелесков, а там шаришь и шаришь до устали. Занятно и уж очень азартно.
В полукилометре от моего дома пролегала волчья тропа. С первых снегопадов я вставал до утра на лыжи и уходил к перелескам осматривать ловушки. Каждый раз в одном и том же месте я замечал исхоженную волчью тропу. В одну ясную январскую ночь вышел в засаду. Лаз устроил в кусту можжевельника. Из лаза все поле хорошо просматривалось, да и перелески были видны. Луна в тот вечер, хотя и ненадолго, показывалась из-за разорванных облаков, но было не особо сумеречно, ночных разбойников увидеть можно. Стога клеверного сена дымились испариной.
К полночи небо очистилось от туч, и показалась луна. Она была полной, белой, медленно плыла по синему небу, маневрируя между звезд. Стало светлее. Электростанция на селе замолкла. В домах угасли огни. Все погрузилось в сон, лишь дед-мороз гулял по перелескам, постукивая палочкой по заиндевевшим лесинам. На краю деревни завыли собаки, да так громко, что я весь съежился, ожидая приближения волков.
Луна в это время остановилась прямо передо мной. Кусты, росшие по межам, ожили, тоже зашевелились. К гуменникам пробежала лиса, оставляя за собой ровную строчку следиков. Над кустом можжевельника пролетела согнанная лисой стая куропаток.
«Кудь-вы? Кудь-вы?..»
Будто спросили, просвистели крылышками и затихли в ближнем перелеске.
Прямо передо мной на тропе появился волк. Он вышел из редкого ельника. Отошел от опушки леса шагов с десяток, остановился, принюхался. Потом в кусточках замелькали и другие тени. Волк, подняв голову, медленно-медленно пошел вперед. До засады, где я был уже наготове, оставалось не больше ста метров. Вдруг я услыхал заливчатые собачьи голоса, выстрел дублетом и ясный крутой говорок:
— Промазал, чадо небесное… Промазал, будь я проклят… Промазал, старая кочерыжка…
Я вышел из засады, считая, что тут уж больше делать нечего, и сразу же предстал перед стрелявшим.
Он спросил меня:
— Видел?
Я не ответил, а оглядел охотника. Ростом он был невелик, но плотен. Удивило меня то обстоятельство, что он был в одной рубахе, без шапки, — видно, выскочил из избы, не успев одеться. Старик протянул мне руку, отрекомендовался:
— Я тутошный, кивручейский, Андрей Пырей.
Улыбнулся приятно и открыто, а зубы что турнепс белые, плотные и все до одного целехоньки.
После перекура на неудаче мы оба вернулись в деревню. Андрей Пырей пригласил меня в гости. Я с охотой согласился.
2
Прошлый год кивручейское колхозное стадо не имело потерь, так как Андрей Пырей весь год жил на своем подворье и все леса в округе им были истоптаны, исхожены и волки из них повыгнаны.
— Полный покой и порядок, — сказал Андрей своему колхозному председателю Василию Шибанову, а сам ушел пешим в Андомский погост на гостевание.
В Андоме у Андрея родни что полноводье. В каждом доме ему почет и уважение. В селе у него пять племянников да две внученьки замужние. В Князеве-деревне три двоюродных брательника да правнук Гришка Замарев — страстный рыболов. Но в Князеве Андрей не задерживается. Не любит он правнука за хвастовство по охотничьему делу. Много заливает, а того не понимает, что старым охотникам соврать нельзя — разберутся. Вся вранина наружу выйдет. Стыдобушка одна. Больше всего Андрей гостит у внучки Глаши Кругляковой да Ирины Мариной. Те девки приветные, справные, и мужья у них работящие, домовитые. Пашка — Глашкин муж — работает шофером на колхозной машине, а Мишка — Иринкин муж — освоил колхозную электростанцию — так освещает потемки деревни. Живут сытно, обуты, одеты, и выпить для случая всегда найдется. Однако сами пьют помалу, разве только в особые праздники. Но ко всему этому они Андрея уважают и милым родителем называют. Вот и сегодня Пырей подал мне весточку, что остановился на гостевание у Глаши, внучки.
У меня же в эти дни по всему подворью собачий лай да повизгивание. Крутишка — моя лайка — с костромичом Пролазом загуляла. Двухнедельную свадьбу стала справлять. Собачья свадьба уже к концу подходила, но узнал про то волк из Крутых ям. Стал похаживать да наблюдение вести. В одну из ночей он выкрал из собачьей свадьбы лайку Грелку, Саши Беланина. Собаку вся деревня жалела. Андрей ко мне пришел, совет подал:
— Ты, этого-того, свою гулянку в хватеру да на цепь, а сам впритирочку к столу в одежонке, чтоб враз и на воле… Ружжо, гляди-кась, чтоб не навозом, а картечиной было заряжено. Волку удар надо, а не плеточку. Понял?
— Понял, — ответил я, а Андрей ушел к внучке Глаше, больше не промолвил словечка.
Подошла ночь. Я Крутишку на цепь к кровати привязал. Сам в окно поглядываю. Ночь опять лунная. Кобельки в загородке полеживают, невесту поджидают, боятся пропустить, чтоб Крутишка самоходкой не ушла в Князевские пороги. У нас такое бывает. Загуляет собака в Андоме, а засвадьбится и дом родной забудет, в леса стеганет, за Лединские гари убежит и свадьбу там домыкает.
Я у окошка сижу, всматриваюсь, как кобельки на снегу полеживают, а сам думаю: придет волк или