Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

— Молодец, что не испугались, не начали отмахиваться, — похвалила меня Марфа Сергеевна, — а то бы другие подумали, что вы тех обижаете, и дали бы вам жару.

— Возьмите-ка лучше ваше угощение, отдайте сами, — сказал я, передавая оставшиеся ломтики апельсина.

— И вправду, лучше я сама отдам, — согласилась Марфа Сергеевна, — а то вишь какой шум из-за них подняли.

Мы пришли на площадку посреди загона. Я уселся в сторонке на пенек н решил понаблюдать за обезьянами, когда они окончательно успокоятся и перестанут обращать на меня внимание.

Марфа Сергеевна пошла за кормом. Вскоре она вернулась с ведром и начала рассыпать по дорожке и по площадке орехи. Все стадо обезьян наперебой хватало лакомство, стараясь набить им как можно больше защечные мешки. Поминутно возникали ссоры. Обезьяны отчаянно кричали, гонялись друг за другом, но в этих ссорах было значительно больше шуму и крику, чем действительной драки. Обычно более слабая сейчас же уступала сильной, и ссора тут же кончалась.

Вожак Мурей

А вот и сам вожак, старый самец Мурей. Он не торопясь шел по дорожке, мимоходом подбирая орехи. Все прочие обезьяны сейчас же отходили в сторону, и ни одна не попыталась взять то, на что обратил свое внимание вожак.

Мурей был значительно крупнее остальных обезьян и по-своему очень красив: вся шея и голова его обросли серебристо-серой гривой — мантией. Я прямо залюбовался внушительным видом и осанкой этого обезьяньего вожака. А как трепетали перед ним все остальные! Ему достаточно было взглянуть на какую-нибудь из обезьян, как та принимала самый подобострастный вид, становилась в «позу покорности», а потом, приседая и все время оборачиваясь в сторону вожака, отбегала прочь.

Неожиданно на площадке возникла серьезная драка. Потерпевшая с громкими криками бросилась к вожаку, и тот в два прыжка был уже на месте происшествия. Трудно сказать, как он там разобрался, кто прав, кто виноват, но он тут же как следует оттрепал виновницу, а пострадавшей — очевидно, в виде вознаграждения — разрешил порыться у себя в шерсти.

И нужно было видеть, — с каким удовольствием только что визжавшая обезьяна принялась за такое приятное дело. Она уселась возле самца и начала перебирать лапами его роскошную гриву. Порою она осторожно доставала оттуда что-то, иной раз брала на зуб и потом продолжала свое занятие.

— Насекомых ищет? — спросил я.

— Что вы, что вы! — удивилась Марфа Сергеевна. — У них в шерсти насекомых совсем нет. Она у него разные соринки, старые волосы выбирает. А если найдет выпавший волосок с луковицей, съест. Обыскивание — это у обезьян признак взаимной любви и дружбы. Видите, как она старается?

Действительно, обезьяна с очень большой осторожностью и с явным удовольствием обыскивала гриву самца. А в это время наказанная — драчунья заискивающе бегала вокруг вожака, становилась в «позу покорности» и всячески старалась заслужить его снисхождение. Потом она легла на живот, подползла сзади к самцу, осторожно взяла пальцами кисточку волос на его хвосте и начала усердно их перебирать, подобострастно причмокивая губами.

Наконец вожак, очевидно, по-своему решил, что все улажено: потерпевшая вознаграждена, а виновница достаточно наказана. Тогда он не спеша встал, «милостиво» взглянул на обеих и пошел дальше. Его взгляд был настолько красноречив, что без всяких слов говорил: «Ну, смотрите, больше не ссорьтесь, а то вот я вам!» И обе обезьяны, видимо, отлично это поняла: они мирно разошлись в разные стороны, больше уже не пытаясь затевать ссору и драку.

За время обезьяньего обеда возникло еще несколько драк, в которых самец навел порядок, но там он даже и не ввязывался в потасовку, а только, приняв угрожающий вид, делал несколько шагов в сторону дерущихся, и те мигом разбегались в разные стороны.

Я, не спуская глаз, следил за вожаком, за его движениями, позами, Какая богатая мимика! То его морда выражает спокойную важность, то вдруг он пристально устремляет свой взор на кого-то, угрожая, шаркает. лапой, скалит пасть, нервно, судорожно зевает и делает всем телом решительный выпад вперед, то вновь успокаивается и добродушно наблюдает за тем, что творится кругом.

Мамаши и их детеныши

Следить за вожаком и за тем, в каком повиновении он держит все стадо, было очень интересно, но мне хотелось еще понаблюдать за самками и их малышами.

Детеныши по внешнему виду почти не походили на своих родителей: взрослые обезьяны были серовато-бурой окраски, а. малыши почти черные. Самых маленьких, вероятно недавно родившихся, матери носили на груди.

Вот одна из четвероногих матерей со своим детенышем доверчиво приближается к нам — вернее, конечно, к Марфе Сергеевне, и, остановившись возле нее, поднимает вверх морду, заглядывает Марфе Сергеевне прямо в глаза.

Та гладит обезьяну.

— A-а, Нонночка! — ласково говорит она. — Хочешь апельсина? Ну, бери, ешь скорей, а то отнимут.

Обезьяна как будто понимает, что ей говорят. Боязливо оглядываясь, она сует дольку в рот и сосет. Морда ее выражает явное удовольствие.

— А ну-ка, покажи ребеночка, — снова обращается к ней Марфа Сергеевна и пытается приподнять обезьяну.

Обезьяна покорно привстает, но в то же время обеими руками старается закрыть от нас прицепившегося к груди детеныша.

— Никак не хочет показывать, — улыбаясь, говорит Марфа Сергеевна. — Она только третьего дня родила. Сама же ко мне прибежала, волнуется, кричит: «О!.. О!.. О!..», будто что-то рассказывает, а сама руками грудь закрывает, чтобы я ее ребеночка не взяла.

Слушая Марфу Сергеевну, я в то же время рассматривал бродивших неподалеку других обезьян с детенышами.

Цеплялись за мать, будто приклеивались к ее груди, только самые маленькие, а те, что постарше, сидели верхом на спинах своих матерей.

Поминутно они соскакивали на землю, хватали ручонками орехи, камешки, играли с ними, пытались засунуть себе в рот.

Обычно мать в это время занималась своим делом и как будто вовсе не обращала внимания на своего малыша. А чтобы он слишком далеко не удрал, она все-таки крепко придерживала его рукой за хвост.

Но вот обезьяна-мать решила куда-то идти. Точно так же, не обращая никакого внимания на малыша, она отправляется, куда ей надо, и при этом тащит детеныша с собой за хвост, будто игрушку за веревочку. Малыш сперва кричит, негодует, но, тут же успокоившись, вскакивает