Кошки в доме. Кошки в мае. Дайте кошке слово - Дорин Тови

Когда Утя была совсем маленькая, в ведро попала мышка. Мышка тоже была маленькая и не могла выбраться из ведра. Тогда мы взяли Утю и посадили в ведро. Утя схватила мышку, выпрыгнула с ней и выпустила ее.

Маленькая Утя не понимала, как это можно есть мышек. А теперь Утя выросла. Она ловит мышей и птичек. И играет с ними.

Зачем она с ними играет? Может, они от этого вкуснее становятся? От страха, от испуга?

Отпустит Утя мышку. Кажется, совсем. Но вот побежала мышка — и Утя хлоп ее лапой! Замерла мышь. И Утя замерла. И вдруг как начала подбрасывать ее. А потом снова отпустила. И снова лапой поймала, и снова подбрасывает. Подбрасывает, ловит, подкидывает. Мышь уже и не пытается бежать. Лежит и не двигается. Но Утя ее лапкой шевелит. Шевелит, гладит, пока мышь не очнется, пока снова сил не накопит, чтобы побежать. И Утя опять ее лапой к полу. И уже когда мышь совсем из сил выбьется, тогда…

До Ути у нас не было мышей. Во всяком случае, я не помню. Вероятно, травили их. А при Уте травить нельзя. Иначе и Утя может отравиться. И Утя ловит мышей. И ест их, и теперь, видно, уже не понимает: как это можно их не есть?

Мама утром проснулась. А у нее под кроватью мышка. Мертвая. Не потому ли Утя принесла ей мышку, что у нас холодильник пустой?

6

И вдруг Утя пропала. Сначала мы не верили. Нам казалось — придет. Мы прислушивались к каждому стуку, вздрагивали от каждого шороха. Но Ути не было. Сутки, вторые, третьи…

— Утя! Утя! — Мы ходим по двору и кричим: — Утя! Утя!

На что мы надеемся? Мы надеемся на то, что Утя заигралась. А может быть, у нее какие-то свои важные дела? Кто знает, как и где она проводит время в этом дворе? А может быть, и не в этом, а в каком-нибудь другом? А может быть, она попала в подвал и теперь не знает, как выбраться?

— Утя! Утя!

Нет Ути.

И мы возвращаемся. Мы сидим беспомощные и не знаем, что делать. Повесить объявление? Но стоит ли вешать объявление, в котором будет написано: пропала обыкновенная серая кошка тигровой окраски.

Через полчаса у нас будет тридцать таких кошек. Но нашей среди них не будет. Потому что наша укусит, расцарапает, вскарабкается на дерево, но в руки никому не дастся.

Как кошки находят дорогу домой? Откуда мы знаем.

Утя выросла, и теперь мы должны будем каждый раз терпеливо ждать ее возвращения из неведомого нам мира. И мы согласны на это, лишь бы она сейчас пришла. Но на исходе уже третьи сутки, а ее нет.

— Ее могли увезти как бездомную, — говорит мама и снимает телефонную трубку. Мама набирает справочную. — Девушка! Понимаете, у нас кошка, замечательная кошка…

— Вот она! — Папа кричит и бросается к окну.

За окном Утя, у нее испуганные круглые глаза. В этих глазах страх, который она испытала в детстве: не пустят.

Папа открывает форточку, и Утя вспрыгивает. Она лежит у папы на руках как тяжелый куль.

Потом Утя моется, долго, долго моется. Она такая грязная, что кажется невозможным, чтобы она сама вымылась. Но она моется.

Мы ни разу не мыли Утю. Сама бы она не далась, а мы никогда не перечили ей.

Утя вымылась и заснула. Заснула не поев.

— Она вышла замуж, — сказала мама.

7

Как-то мне приснилось, что Утя заговорила. Встала на задние лапы и начала говорить. И я очень обрадовалась, но совсем не тому, что смогу разговаривать с Утей, а тому, что теперь, поскольку Утя говорит, мы сможем с ней выступать в цирке. И это будет самый лучший номер, который когда-либо существовал.

Я проснулась, но ощущение говорящей Ути еще долго не оставляло меня.

Там, во сне, говорящая Утя была так реальна, и я даже вспомнила, что вовсе ни о чем она и не говорила, а просто стояла на задних лапах, как она и умеет стоять. Только стояла она под музыку и аплодисменты, и все, все в зале и я знали, что она умеет говорить.

Я смотрю на Утю, и мне вдруг… Нет, мне не кажется, что Утя умеет говорить. Я просто подумала, что если бы Утя умела говорить, то была бы «из молчаливых». Есть же такие, которые все больше молчат и молчат. Вот и Утя у нас «молчаливая». Жест, движение, выражение глаз — и достаточно. Зачем говорить? Пусть ловят твои взгляды, пусть угадывают твои желания…

Я удивлена, словно Утя заговорила.

— Что тебе?

Утя сорвалась с места. Она встала на задние лапы и потянулась ко мне передними. Неужели Утя хочет ко мне на руки?

Утя вскакивает на колени и нетерпеливо начинает переступать с лапки на лапку. Я чувствую, Утя от меня чего-то требует. Я дотрагиваюсь до Ути, и она благодарно мурлычет. Ах вот оно что: надо гладить. Только почему вдруг Утя разрешает себя гладить? Я глажу Утю и вспоминаю сон, как мы с ней стоим под музыку и аплодисменты и все, все знают, что Утя умеет говорить.

Я долго глажу Утю, а она мурлычет. Но сколько можно? И я перестаю гладить Утю.

«Мяу!»

Я смотрю на нее. Утя просит, нет требует, чтобы я ее гладила.

Но здесь нет ни музыки, ни аплодисментов, мы не в цирке, и ты не умеешь говорить. Или умеешь?

Утя ложится на диван на спину и смотрит на меня, смотрит и тянет ко мне лапку, и я, подчиняясь ее взгляду, дотрагиваюсь до ее живота. Большого, упругого живота. Неужели она позволит до него дотронуться?

Но что ей делать, если у нее болит живот и если только моя рука может облегчить эту боль? Я глажу Утин живот, а она старается пошире расставить свои лапы, чтобы я не подумала, что она может меня цапнуть. Да какое цапнуть! Она мурлычет. Она сладко мурлычет: гладь, гладь, гладь.

Ну хватит, Утя, хватит. Я хочу принять руку, но она придерживает ее мягкими лапками. Такими мягкими и шелковыми, словно в них вообще нет и никогда не было когтей. И я снова сдаюсь и снова глажу ее.

А потом я встаю, и Утя бежит за мной. Я ложусь на диван, Утя ложится рядом. Ей надо, чтобы ее гладили. И я незаметным движением показываю, куда надо ей лечь. Утя