Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

Я с нетерпением стал ждать, когда мы вернемся на берег, чтобы сходить к какому-то Никитичу и узнать его «особое» мнение о пеликанах. Наконец все котлы были осмотрены, и мы, нагрузив полные куласы пойманной рыбой, вернулись домой.

Сойдя на берег, я, не теряя времени, отправился по указанному адресу к Никитичу. Сам хозяин, уже древний старик, весь белый, словно из «Сказки о рыбаке и рыбке», сидел возле своей хижины. Я подошел и поздоровался.

— Здравствуй, мил человек! Откуда? Зачем пожаловал? — совсем уже как в сказке, приветствовал меня старичок.

Я сел рядом с ним на завалинку и рассказал о том, что про него только что говорили рыбаки.

— Всё смеются надо мною, над старым… Ну что ж, пусть их пошутят, повеселятся. От веселья зла не бывает.

— Да почему они, дедушка, над тобой смеются? Над чем именно, никак не пойму.

— Над тем смеются, что я себе помощничка по рыбной части завел…

— Какого помощничка?

— А вот подь за мною во двор, погляди. Вон он, голубчик, гуляет.

Старик отворил калитку, и я вслед за ним вошел во двор. Там разгуливали два гуся, петух с курами, и среди них важно расхаживал огромный розовый пеликан. Я остановился в недоумении.

— Это и есть мой дружок, Пилей его ребята прозвали, — засмеялся старичок. — Пиля, Пиля, иди-ка, голубчик, сюда!

Пеликан повернул к старику свою носатую голову, повернулся сам и не торопясь, вперевалку зашагал к хозяину. Подошел вплотную и остановился, словно в раздумье, поглядывая на старика маленьким хитрым глазком.

Никитич погладил птицу по голове и ласково сказал:

— Умница моя! Все понимает, только сказать не умеет… Ну что рыбку сегодня половим? — продолжал ои, обращаясь к пеликану.

Тот переступил с лапы на лапу и, неожиданно открыв свой огромный клюв, будто рявкнул.

— Это он показывает, что рыбы хочет, — пояснил старик. — Вот пасть и разевает.

Я попросил разрешения тоже поехать на рыбную ловлю.

— Поедем, подивись, мил человек, — охотно согласился старичок.

На ловлю Никитич захватил с собой пустой мешок и ведро мелкой рыбы — наверно, для наживки, а самой спасти не взял.

— Чем же ты ловить будешь? — спросил я.

— А вот мой помощник. Он уж сумеет, мое дело только подбирай да в мешок клади.

Старик взял хворостину и, открыв дверь, выпустил со двора пеликана. Слегка похлопывая его хворостиной, Никитич погнал пеликана к берегу моря. Собственно, гнать его и не приходилось, так как пеликан сам заторопился к воде, переваливаясь на своих коротеньких лапах, как огромный, тяжелый гусь.

Тут я заметил, что правое крыло у него как-то странно и неплотно прилегает к боку. Я спросил об этом Никитича.

— Сломано у пего крыло, неладно срослось, вот он летать и не может, — ответил мне старик.

— Когда ж он его сломал?

— А тому три года будет. Я тогда еще помоложе, посильнее был, с ребятами невода ставил — рыбу ловил. Теперь-то я уже вроде как на пенсии. Так, кое-что по малости в артели делаю, а тогда я еще орел был… — Старичок подмигнул мне и добродушно рассмеялся. — Ну вот, — продолжал он, — поплыл я как-то раз с ребятами на куласе из невода рыбу вынимать. Подплываем к первому котлу, глядь, а в нем пеликан плавает. Что за диво? Бакланы — те завсегда к нам в котлы наведываются, а чтобы пеликан залетел — это уж диво дивное. Да ему из котла назад и не вылететь: ведь ему, батюшке, разогнаться нужно, прежде чем с воды взлететь. А котел для него мал, разгону в нем никакого нет. Да к тому же, видать, он в котле хорошо рыбки покушал — значит, и вовсе ему тяжело подыматься. Уж мы рядом подплыли, а он, бедняга, мечется по котлу, только крыльями по воде хлопает, а взлететь не может.

Митька с нами был, рыбак, такой озорник! Размахнулся веслом да как хватит его по крылу — враз и переломил. И опять замахивается, чтоб совсем добить. Я уж его за рукав схватил: «Что ты, — кричу, — озорник, делаешь? За что над птицей издеваешься?» А он мне: «Так ему, гаду, и надо. Зачем по котлам лазит, рыбу пугает?» Ну, я добить пеликана, конечно, не дал, а вытащил его из котла и связал старой рединой, чтобы не бился. Привез домой и пустил его во двор вместе с гусями, с курами. Сперва он все дичился и еду никак брать не хотел. Уж я ему каждый день рыбки свеженькой с моря носил. Неделю целую куражился, почти не ел, а потом, знать, одумался. И крыло понемногу подживать начало. Стал он хорошо рыбу кушать. А как-то захожу на двор, гляжу — а ои в корыте сидит, купается вроде. Только тесно ему, родимому: посудина маловата. Вишь какой он большущий, грузный, ему не корыто, а целый двор водою залить нужно.

Когда он совсем попривык, начал я вместе с гусями на лужок его выпускать. И к морю они тоже всей компанией похаживать стали. Накупаются и спешат гуськом домой, во двор.

Потом он за мной повадился в море плавать: я на лодке а он значит, так, сам по себе, плавает да рыбку полавливает. Как заметит, цап ее клювом и проглотит.

В ту пору приезжал к нам в поселок из города один паучник, по рыбной части большой специалист был. Ну вот, увидел он у меня пеликана, да и рассказал одну презанятную историю: в Японии, говорит, ручных бакланов держат, рыбу с ними ловят, а чтоб баклан рыбу проглотить не смог, на шею ему ошейничек надевают. Прослушал я эту историю, да и думаю себе: «Дай-ка я и своему приятелю ошейник сошью и надену, не выйдет ли из этого толку?» Так и сделал. Сперва он очень этим недоволен был, все головой тряс, хотел ошейник скинуть, а потом попривык — гуляет по двору, будто в воротничке. Я с ним на море выехал, испытание устроил, с тех пор дело у нас на лад и пошло.

Опушая рассказ старика, я и не заметил, как подошел к берегу. Мы уселись в легкий бот. Никитич взял шест, оттолкнулся, и мы поплыли по мелководью. Пеликан тоже сошел в воду и, быстро обогнав нас, поплыл впереди. Здесь, на воде, он уже не казался таким огромным и неуклюжим. Легко, как будто без всяких усилий, плыл он перед лодкой, зорко осматриваясь по сторонам. Мы проплыли