ВьЮжная Америка - Александр Юрьевич Романенко
Все, завтра к трем за паспортами.
— Трэс орас (три часа)? — удивляюсь я. У нас регистрация в пять десять начинается, не люблю я спешку.
— Си, трэс, — говорят мне из-за толстого стекла.
Я раздумываю, не перенести ли вылет на всякий случай. Но, как обычно, махнул на все рукой — авось пронесет.
Тут в прихожую входит старичок и пристает к великану полицейскому: почем ноне сукры в Эквадоре?
Зачем старичку сукры, свои песо не нравятся, что ли? Уж очень не похож он на валютного спекулянта.
— Что-то около трех тысяч примерно, три тысячи сукров за один доллар, — отвечает полицейский, не моргнув глазом.
Зачем он врет? Ведь прекрасно же знает, что три семьсот уже, а в некоторых банках и три восемьсот дают с удовольствием. Еще немного, и будет четыре. Три — это уже преданья старины глубокой, былинные сказания.
— Три? — недоверчиво переспрашивает старичок, кося посеревшими глазами.
— Три, три! — громыхает великан.
Старичок уходит, но по его спине отчетливо видно — не поверил. Идет и думает, где бы еще переспросить. Да где же — в банке, конечно! Эх ты, глупый старичок! Если б я хорошо тараторил по-испански, обязательно помог бы тебе, но, боюсь, мои несвязные речи только окончательно тебя запутают и ты припишешь меня к обманщикам и свистунам вроде того полицейского.
А на улице кипит весна. Даже обрывки белого тумана не портят весеннего настроения города. Опустятся лохмотья старой тучи, протаранят вспотевший асфальт, но тут же и улетят, уползут к вершине сине-зеленой горы, и снова солнце, нежаркое, мягкое, как в Кисловодске в мае, в лучшие дни.
Дело сделано, можно выпить пива. Какая прелесть, в киоске мой любимый «Белый медведь», да еще и вполовину дешевле, чем в Москве. Богота предрасполагает к длинным неспешным прогулкам. На тротуарах почти пусто, но и автомобили не так назойливы и держатся не так кучно, как в Кито. Вероятно, здесь для них больше пространства. Ни гари, ни даже просто запаха бензина в воздухе нет. Плоская гора действует как вентиляционное устройство — ветры отражаются от нее и уносят с собой все атмосферные нечистоты. Я думаю, что на таком воздухе можно прожить сто лет.
Улицы Боготы все же ничем не напоминают Минводы, Ессентуки и тому подобное. Во-первых, они очень уж тщательно ухожены, во-вторых, то и дело на пути встречаются густые тенистые скверы и микропарки.
Колумбийцы, очевидно, в какой-то степени друиды: они любят дерево и помогают ему выжить в урбанистическом бетоне. Мы зашли в один такой сквер — папоротник по пояс, но не сорняком растет, а чувствуется ласковая рука садовника. Сосны излучают душистую сырость, шмель пытается что-то высосать из бледных цветов ромашки, под огромной колючей мясистой лапой сосны — холодная как лед деревянная скамейка поблескивает каплями росы. Значит, здесь только что побывал туман.
Романтично, особенно если иметь в виду, что скверик этот в сотне шагов от центральных улиц. Кто здесь целуется на этой скамейке по ночам? Кажется, что никто: над гладкими рейками не поработал перочинный ножик, и нет там ничьих знаков любви в виде банальных сердец или надписей «Хорхэ плюс Розалиа равняется амор».
Но вот мы оказываемся в действительно шумном месте. И сразу же прямо в руки сваливается подарок судьбы — компьютерный центр. Я перешагиваю порог, и сердце мое радуется, исполняя победные песни. Увы, в Кито нет ничего такого подобного. Компьютерных магазинчиков полно, а вот с центром как-то проглядели, не удосужились. В Боготе же — рай. Я в восхищении брожу по залам — что-то в них напоминает мне сингапурский «Сим-Лим». Попроще, конечно, «Сим-Лим» — это вообще сказочный сон, но и здесь тоже неплохо.
Как-то в Сингапуре я «экскурсоводствовал», водя по городу одного советского паренька, инженера-цифровика, немного поработавшего по приглашению компьютерной компании. Когда он попал в «Сим-Лим», когда он истоптал там свои сандалии, когда на третьем часу эйфории где-то на минус пятом, наверное, этаже, глубоко под землей, мы дошли до последнего, тысячного магазина, в котором не было уже ничего, кроме бесчисленных мотков проволоки и кабелей всех мыслимых видов и сечений, он вдруг признался мне, что не желает выходить на поверхность. Он был готов век вековать там, в подвалах «Сим-Лима», потому что не было для него ничего слаще, чем видеть россыпи компьютерных и радиодрагоценностей. Для него это был и рай, и ад, и смысл земной жизни одновременно.
Нет, колумбийский компьютерный центр — это не «Сим-Лим», и не нужно себя обманывать. Здесь всего поменьше, все как бы сжато, применительно к местным условиям, но я был рад, по-настоящему рад. Хотелось если не навсегда, то уж хотя бы на день остаться здесь, среди витрин и стеллажей. Это сродни маленькому сумасшествию — я не собираюсь ничего покупать, мне не нужно, однако такое обилие родственного душе товара действует совершенно наркотически.
Компьютер, кокаин, камбьяр
Я хожу с калькулятором в оттопыренной руке, мой большой палец непрестанно жмет на кнопочки — перевожу песо в «зелень», «зелень» в сукры, сукры в рубли, рубли в сингапурские доллары. Все дешево, но что самое интригующее — продавцы уступают в цене с удовольствием. Я тоже не отказываю себе в наслаждении торговаться. Хотя, как я уже сказал, покупать мне вроде бы ничего и не нужно. Да и денег с собой почти нет. Говорю по-английски:
— Это «Вестерн дижитал»?
— Да?
— Какая емкость?
— Вот эти по одному, эти по полтора и те — по два с половиной.
— Полтора почем?
— По двести двадцать, а расширенные — двести сорок.
— А если расширенные за двести?
— Нет, не могу. За двести двадцать — хорошо.
— Ладно, а не расширенный, но за сто восемьдесят?
— Мало, сто девяносто пять.
— Сколько?
— Э-э… Сто девяносто.
— Сто восемьдесят пять.
— Согласен.
— Хорошо, я к вам еще подойду.
— Ну, отдам за сто восемьдесят. Не расширенный.
— А расширенный?
— Сто девяносто.
— Нет, я позже подойду, через полчаса.
— Сто восемьдесят пять.
— Через двадцать минут вернусь.
— Сто восемьдесят два.
— Спасибо, я позже…
Едва удается оторваться. Но не покидает радостная мысль, что всего за две минуты примитивного диалога мне удалось сбросить с двухсот сорока
