Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин
– У меня и имеется инструкция требовать у султана сдачи всего турецкого флота и морских припасов, во-избежании их использования в интересах французов! – заявил Эрбетнот вице-адмиралу.
– Полученные мною инструкции говорят то же самое! – кивнул Дукворт, поднимая бокал с черным кипрским вином. – Мы будем решительны и беспощадны в своих требованиях! Прозит!
В кают-компаниях английских кораблей офицеры в те же минуты поднимали свой традиционный тост:
– За чертову войну и за сезон морской болезни!
Английский флот приступал к одной из самых бесславных экспедиций за всю свою историю. Впереди были Дарданеллы…
Глава двенадцатая
На пороге новой войны
Париж внимательно следил за военными приготовлениями России и Пруссии, прекрасно понимая, против кого в скором времени будет обращена военная мощь этих стран. Газеты на эпитеты не скупились. Новая европейская война была на устах у всех.
– Этим тугодумам мало прошлой порки? – обменивались последними новостями парижские прачки, разнося по утрам накрахмаленное белье клиентам. – Пусть наш храбрый Бонни всыплет этим засранцам еще разочек!
В мясных рядах были куда более категоричны:
– Бонни разделается со всей этой сволочью точно так же, как я сейчас топором с этой хрюшкой! Га-а-ах!
От страшного удара куски свинины разлетались во все стороны.
– Это второй Ульм! – хохотали мясники. – Га-а-а-а-ах! А тут и Аустерлиц!
В парижских салонах вовсю с упоением рассказывали анекдоты о трусливом бегстве двух императоров русского и австрийского, ругались, кто бежал быстрее…
– Нам следует заводить собственных казаков! – острил в кругу дам ослепительный Мюрат. – Моя кавалерия не в силах догонять и вылавливать эти вечно удирающие толпы!
Дамы смеялись. В моду входила прическа "утро Аустерлица" и томный зовущий взгляд, именуемый кокотками "стыд Ульма".
Впрочем, противная сторона в долгу тоже не оставалась. В Петербурге отныне при слове Наполеон плевались даже последние торговки и кучера. Старухи шикали при его упоминании, как шикали при упоминании вслух имени диаволова.
– Ты, Митрич, налей-ка мне водки в долг! – цеплялся к трактирщику испитый пьянчужка. – Я те, не Наполивон какой, вот крест, все возверну!
– Энтой бестии я б и за целковый не налил бы ни в жисть! – плевался трактирщик, оглаживая сивую бороду. – А тебя так и быть уж уважу!
Станционные смотрители вывешивали у себя на стенах наполеоновские портреты.
– Зачем тебе сей аспид проклятущий? – спрашивает, бывало непонятливый проезжий.
На такого смотритель смотрел, как на младенца сущего:
– А вдруг сей прохвост проезжать мимо меня станет, да еще по подложной подорожной? Я тогдась на картинку-то гляну, злодея опознаю, да сдам околоточному! Будет мне за то медаль на ленте анненской да от мужиков уважение!
– А-а! – стучал себя по лбу недогадливый проезжий чин. – Я-то думаю, и чего ты ко мне все приглядываешься?
На офицеров в те дни смотрели с презрением не скрываемым.
– Уж лучше за последнего статского пойду, чем за энтих бегунцов! Ни дать не взять сошлют куда-нибудь, аль дворянства лишат, а мне-то каково будет молодой, да красивой? – перешептывались девицы на выдане.
Оглушенная Аустерлицем, униженная и подавленная, русская армия желала теперь лишь одного: как можно скорее посчитаться за понесенный позор, смыв его со своих знамен.
– Кровушки своей не пожалеем, но и жалости иметь тоже не станем! – клялись друг перед другом молодые поручики и седые полковники.
Будущий декабрист Михайло Лунин завел себе свирепого пса, который при слове: "Бонапарт", начинал скалить зубы и устрашающе рычать.
Англию после смерти Питта Младшего отчаянно мотало на крутых виражах политики. Новый премьер Фокс, казалось, воевать с Наполеоном не собирался вовсе.
– Смиримся с неизбежным! – говорил он в парламенте. – Будем ждать перемен к лучшему, и пробовать приручить корсиканское чудовище!
Лорды и пэры бранились, чуть ли не до драки: одни требовали продолжения войны с французами, вторые немедленного мира. В столь больших заботах Лондон чуть-чуть ослабил вожжи, которыми держал при себе Константинополь и последний тотчас попал в самые нежные объятья, давно ждавшего этой минуты Парижа.
Не прошло и несколько месяцев, как Турция круто поменяла свои политические пристрастия. Кровавое эхо Аустерлица отозвалось не только в Европе, оно докатилось и до скал Босфора. Вначале в Константинополе не поверили рассказам о происшедшем, уж больно все выглядело неправдоподобно. Еще бы, Белый царь, победоносные войска которого, были известны туркам не понаслышке, теперь наголову разбит! Но затем известия подтвердились, что привело диван в небывалую радость.
– Если франки гонят московитов, как худых собак, то почему нам не проделать с ними тоже самое! – начали раздаваться первые робкие голоса. – Московитам сейчас не до нас, а потому самое время вернуть нам по праву принадлежащее! Крым, Кубань и черноморские берега должны вновь пасть пред великим падишахом!
Селим III
Встревоженный Селим Третий тут же велел великому визирю:
– Сообщите французскому послу Фонтону, что мы признаем Наполеона императором!
– Но не торопимся ли мы, мой повелитель? – склонил голову визирь. – Как посмотрят на это в Вене и в Петербурге?
– Бояться нам теперь нечего! – усмехнулся, в крашеную хной бороду Селим. – Как можно не признавать императором того, кто разгромил столько стран и одолел двух самых великих императоров! Чем раньше мы его признаем, тем будет лучше и спокойней!
Немного подумав, султан добавил: – А, чтобы он более не покушался на наши границы. Я присвою Наполеону еще титул падишаха!
Первой же реакцией на Аустерлиц стало требование к нашему послу Италийскому сократить число проходящих через Босфор наших судов. Высокая Порта делала знак Парижу, что готова к союзу.
Мгновенно изменилось и отношение к англичанам. Еще вчера столь любезные дивану "инглизы" стали в один миг "злобными гяурами", а ненавистный истребитель Египта Бонапарт, как по мановению волшебной палочки, столь же быстро превратился в "достославного падишаха франков". Столь резкий поворот был вовсе не случаен. Султан Селим, осмыслив, европейские дела, пришел к выводу, что теперь пробил и его час отмщения московитам за отторгнутый у Высокой Порты Крым. К тому же Селима страшил союз России с Англией.
Но султан все же еще колебался, задирать Россию в одиночку было боязно, уж больно много пинков получала Высокая Порта от Белого царя ранее. Нужен был некто, кто мог бы заставить Селима сделать самый последний решительный шаг к войне. И этот некто нашелся…
* * *
