Расколотая корона - Виктория Холт

Внутренне он проклинал Папу, холодно приветствуя кардиналов. Он проделал долгий путь, раздраженно сказал он им, и с большими неудобствами, чтобы их увидеть. Он был занят важным походом в Ирландии. Из уважения и почтения к Его Святейшеству он прибыл, но хотел бы, чтобы они без промедления изложили, чего желает от него Папа, ибо дела государственной важности требуют его внимания.

— Это, — сказал ему кардинал Теодвин, — дело первостепенной важности, милорд король. Оно касается не вашей земной власти, но самого спасения вашей души.

Генрих был несколько потрясен. Он ни на мгновение не сомневался, что сможет выстоять в любой земной буре, но мысль о неведомом могла вселить страх в кого угодно; и, ведя такую жизнь, как он мог быть уверен, что в любой день не столкнется со смертью лицом к лицу? Она всегда была рядом на поле брани, и король мог в любой момент стать жертвой копья или стрелы убийцы. Каждую ночь, ложась в постель, он имел все основания опасаться, что больше не увидит дневного света.

Томас был сражен в самом расцвете духовной славы. Будь проклят Томас! От него не было спасения.

— Что от меня потребуется? — прорычал он.

— Необходимо будет понести некую епитимью.

— Епитимью! Мне! По какой причине? Вы считаете меня виновным в этом убийстве?

— Те, кто совершил это деяние, были вашими людьми. Они действовали по вашему приказу.

— Я не отдавал такого приказа и не позволю говорить, будто отдавал.

— Милорд, вам необходимо будет поклясться в этом.

— Необходимо! Кто устанавливает такие правила? Вы забываете, сир, что говорите с королем Англии.

— Мы действуем по указанию Его Святейшества Папы.

— Говорю вам, я здесь хозяин.

— Мы прибыли от духовного владыки всех нас, — ответили кардиналы.

— Я бы напомнил вам, что это мои земли, и вам было бы разумно об этом помнить.

Он изо всех сил пытался сдержать гнев. Он чувствовал, как кровь приливает к голове.

Кардинал Альберт сказал:

— Мы оставим вас, милорд, чтобы вы обдумали, что следует предпринять. Завтра мы снова посовещаемся.

В отведенной ему келье он сжимал кулаки и кусал их, пока на коже не проступили красные и синие следы от зубов.

— Клянусь дланями, очами и зубами Господними! — вскричал он. — Томас, ты и мертвый не даешь мне покоя. Видит Бог, лучше бы я никогда тебя не видел. Почему ты не мог умереть в своей постели?

Он был слишком мудр и проницателен, чтобы поверить, будто сможет бросить вызов Папе. Если он это сделает, то, как только он покинет Нормандию, начнутся мятежи. Ему придется остаться здесь, чтобы держать их в узде. А что будет твориться в Англии, пока он этим занят? Там у него были свои враги. Отлучение от церкви, потеря земель. Нет, он должен быть мудр. Выбора не было. Он должен уступить.

На следующий день он встретил кардиналов уже в более смиренном настроении.

— Что ж, — воскликнул он, — чего вы от меня желаете?

— Мы желаем вот чего, милорд. Вы должны, держа руку на Святом Евангелии, поклясться, что не приказывали и не желали смерти Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского.

Генрих задумался. Конечно, он желал этого. Кто бы не желал смерти человека, причинявшего столько хлопот? Он спрашивал у своих рыцарей, почему они не избавят его от этого надоедливого клирика. «Но, — заверил он себя, — я не желал убийства Томаса. Он был моим дорогим другом, и, видит Бог, я бы не хотел, чтобы его так жестоко убили в соборе».

Он взял в руки Евангелие. «Это правда, Томас, — подумал он. — Хотел бы я, чтобы мы снова были вместе, как в былые времена, когда мы странствовали по стране. Я всегда этого хотел. Лишь когда ты стал моим архиепископом, между нами начались эти распри».

Они требовали от него какой-то епитимьи. Но зачем, если он не был причастен к убийству? Было проще согласиться на их требования, чем клясться на священной книге.

— Милорд, Папа просит вас в течение года содержать двести рыцарей для защиты Иерусалима.

— Я сделаю это, — сказал Генрих. Обещать деньги всегда было просто, ибо неизменно находилось множество причин, по которым такие обещания нельзя было сдержать.

— Вы позволите свободно подавать апелляции Папе.

Теперь они посягали на Кларендонские конституции, из-за которых они с Томасом и поссорились. Что ж, если так надо, значит, надо. Он должен был как можно скорее выпутаться из этого неприятного дела и заняться важными вопросами защиты своего королевства.

— Вы должны восстановить владения Кентерберийского престола в том виде, в каком они были до отъезда архиепископа из Англии.

— Да, — согласился он.

Наконец, от английских епископов больше не будут требовать той присяги, которую он требовал от них в Кларендоне; а те, кто ее уже принес, будут освобождены от всяких обязательств ее соблюдать.

Он должен был положить конец этому унизительному положению. Он должен был заключить мир с Папой.

Он мог бы убить этих кардиналов. Он мог бы пойти войной на Папу. Но его не зря называли самым проницательным королем в Европе. Он знал, когда нужно идти на уступки, и это был один из таких случаев.

Он уладил дело, как ему казалось, раз и навсегда.

«И ты, Томас, мой любимый друг и ненавистный враг, ты в своей гробнице в Кентербери победил короля Англии на его троне. Битва окончена, Томас, и я могу с уверенностью сказать, что всем сердцем желаю, чтобы в ней никогда не было нужды».

Он покидал Савиньи в приподнятом настроении. Он был свободен от Томаса.

***

Пришли вести от Алиеноры. Ричард достиг возраста, когда его можно было официально объявить герцогом Аквитанским, и она считала, что церемонию его инвеституры больше откладывать нельзя.

Он согласился с ней. Пусть Ричард станет признанным герцогом Аквитанским. Мысль о том, что он сделал с невестой Ричарда, немного успокаивала его совесть, когда он с готовностью согласился на передачу Аквитании. Алиенора на этот раз была им довольна, и когда они встретились в Пуатье, она была с ним весьма любезна.

Ричард смотрел на него с подозрением. Словно он знал, как отец предал его с Алисой. Но нет, Ричард всегда его не любил, а он всегда не любил Ричарда. Казалось странным, что человек может так относиться к столь