Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Эльге, дочери Вальгарда, – подсказал Мистина, выяснивший у киевского князя все, что тот знал о своей плесковской родне.
– Да. Так ее зовут, – кивнул Ульв. – А значит, они благосклонно отнесутся к предложению помощи от другого лица, если оно будет им сделано своевременно. Я рад, что ты приехал и готов взять это дело на себя, хотя я думал, признаться, что этим займется сам Хельги конунг. Это ведь он уже восемь лет водит меня за нос, не желая прислать ко мне моего собственного внука, будто думает, что я тут съем его… – с досадой добавил конунг.
– Он поручил мне передать родным девушки, что, согласившись на этот брак, они окажут ему большую услугу. Ну и кое-что, в чем будет выражаться его благодарность в случае согласия.
– А что он обещал тебе? – Ульв понимал, что этот парень ничего не станет делать просто так.
– Если я помогу достать невесту для твоего сына, он обещал найти другую, не хуже – для меня. А поскольку мой материнский род не ниже любого другого королевского рода, то Хельги конунг взял на себя весьма непростое обязательство.
– Что-то я не помню королей по имени Мистина… – проворчал Ульв.
– Мое полное имя – Мстислав. У князей Рёрика такие имена достаточно известны.
– Мы… поговорим об этом, – будто через силу кивнул Ульв, уловивший намек на свою младшую дочь Альдис, но не слишком жаждущий выдавать ее за своего же человека. – Когда условие будет выполнено.
Мистина молчал, глядя на него.
Он получил ответ на тот вопрос, с которым приехал.
Конечно, мудрая королева Сванхейд умеет гадать по рунам и норны открывают ей судьбу, которую готовили смертным. Вот только Мистина был уверен, что норна, нарезавшая жребий Вальгарда ярла, сидит сейчас перед ним – невысокая ростом, немолодая, бородатая и избегающая прямо смотреть в глаза…
Но сейчас в глаза ему смотрела неземная дева – юная, прекрасная!
Цвет ее очей будто смешал в себе зелень свежей листвы, голубизну неба и влажность широкой реки.
– Кто ты? – в изумлении выдохнул Мистина.
– Броды мы охраняем! – сурово отозвалась дева, уперев руки в бока. – А ты кто таков и куда путь держишь?
– Не укажешь ли ты мне… – Мистина стряхнул наваждение и сообразил, что это все же не водяные духи, а девушки, которых он застал за обрядом.
Но и это было опасно, потому что мужчин в таких случаях ожидали неприятности, если они не могли постоять за себя.
– Я ищу дом Вальгарда ярла. Это здесь или там? – Он показал сначала на Люботину весь, потом на Варягино.
– Тебе нужно туда, – русалка указала через реку.
– Это ведь брод?
– Три перехода через реку широких есть. На первом отсекут тебе правую руку, на втором – левую ногу, на третьем – буйну голову.
Русалка шагнула к нему, так пристально и угрожающе глядя в глаза своими шальными глазами, что Мистина снова попятился. Сказал бы ему кто еще сегодня утром, что он отступит перед девушкой – на смех бы поднял!
– Я из рук твоих скамеечку смощу, я из крови твоей пива наварю, из буйной головы чару выточу…
– Эй, эй, не надо! – Мистина пятился, глядя на сумасшедших девок, которые, подбодренные смелостью своей предводительницы, наступали на него сомкнутым строем и сверлили такими же угрожающими взглядами. – Пропустите меня, я вам… шеляг целый дам!
– Не надо нам твоего шеляга. А надо нам головы молодецкой!
Испустив дикий вопль, русалки всей гурьбой кинулись на парней.
К тому времени пришельцы уже допятились до Великой: кинувшись назад, они вскоре оказались на кромке воды.
Тут их и настигли.
На каждого из троих набросилось по пять-шесть русалок: вопя и визжа, они повисли на плечах, стали щекотать сразу десятком рук, дергать, теребить, щипать!
Мистина на тот миг стоял с мечом в руке, но две одичавшие красотки кинулись ему в ноги, обхватили, повалили, несколько рук вцепились в запястье, кто-то даже укусил, и он выпустил рукоять.
Его поволокли к воде. Мистина орал и отбивался, но его держали за одежду, за длинные волосы.
Один из его парней вырвался и помчался со всех ног к своим, зовя на помощь; оттуда, увидя неладное, уже бежали люди.
Мистина ощутил под собой мокрый жесткий камень, услышал плеск волн. Он забился, будто огромная рыба: сейчас его утопят в жертву духам брода или еще каким троллям!
И тут его положили на камень и выпустили.
Он живо вскочил и принял стойку, собираясь обороняться, уже не шутя.
Оказалось, что спас его парень лет четырнадцати, стоящий в воде посреди брода.
– Элька! – закричал он.
Главная русалка дала знак всем своим уняться и слушала его, стоя по колено в воде.
– Иди домой! Прямо сейчас иди, тебя мать зовет. Она тебе сказать хочет важное… Что-то там с воеводой… вести пришли…
Прежде чем идти к матери, Эльга зашла в баню, где, собираясь в рощу, оставила одежду. Там она умылась, расчесала и заплела волосы, переоделась.
После возни у воды ее пробирала дрожь, и она надела «варяжское платье» из некрашеной серой шерсти: отец не любил видеть ее в поневе.
Когда она вошла, Домолюба сидела у стола, опустив руки на колени, а лицо у нее было странным – пустым, будто с него стерли все краски и чувства.
У двери стоял человек, при виде которого Эльга вздрогнула: это был ее двоюродный брат Асмунд. Вспыхнула радость, но тут же погасла: уж очень мрачен он был и даже не улыбнулся при виде сестры.
Почему он приехал один? Где все?
Заслышав шаги, Домолюба подняла глаза.
– Отец погиб, – тихо сказала она. – Вот… – Домолюба слегка кивнула на Асмунда. – Привезли. В Плескове он… и дружина. Поедем… сейчас.
У Эльги подкосились ноги, она присела на ближайшую лавку.
В ушах еще звучали слова, которые разделили всю жизнь на то, что было, и то, что стало.
А стало совсем, совсем не так, как было, и поправить уже ничего нельзя…
Это было первое, что она сумела осознать. Остальное тоже крутилось где-то рядом, но она чувствовала, что нельзя допускать его в сознание.
А не то ее раздавит…
– Поедем, – так же тихо и невыразительно сказала Домолюба и встала. – Стрый Толе… ждет…
Вслед за ней Эльга пошла во двор, потом за ворота.
У конца брода стояла лодка, на которой Аська и еще трое приплыли из Плескова. В ней сидел Торлейв, а рядом на берегу стояла его дочь Ута – тоже одетая и причесанная, с влажными рыжеватыми волосами и выпученными от ужаса глазами на бледном личике с россыпью первых золотистых веснушек. На Эльгу она взглянула со страхом, понимая, что та сейчас должна переживать, но не нашла слов.
Торлейв положил ладонь на голову дочери и легонько оттолкнул: дескать, ступай пока. А сам помог Домолюбе и Эльге перебраться в лодку, отпихнул ее от берега и запрыгнул сам.
По дороге все молчали.
Будто пытались дожить последние мгновения, пока все еще по-старому, по-прежнему…
Домолюба остановившимися глазами смотрела на воду и изредка судорожно сглатывала. Эльга сидела бледная, крепко сжав руки на коленях. Она уже забыла утренние песни и игры, венки и русалочью резвость – все, что было важно вот только что, вдруг разом отодвинулось далеко-далеко и рассеялось, будто пыль под широким взмахом метлы.
И держали эту метлу костлявые руки Марены…
Еще гребок, блеск мокрой лопасти весла в руках стрыя Толе – все ближе, ближе к неотвратимому.
Эльга глубоко втягивала в себя воздух, каждый раз – будто в последний…
На плесковской пристани виднелась толпа, здесь же стоял князь Воислав с женой и старейшинами. Все сгрудились возле лодок, в которых Эльга увидела знакомые лица хирдманов отцовской дружины. Многие были ранены – с повязками, и все очень хмуры. От Эльги с матерью люди отводили глаза, будто стыдились.
Их подвели к лодке, где на дне лежало что-то длинное, покрытое плащом. Из-под плаща торчали ноги в знакомых башмаках и вязаных серых чулках; на башмаках засохла тина и грязь.
А когда хирдман откинул другой край плаща, в глаза бросилась знакомая светлая борода с двумя длинными тонкими косичками.
Среди всеобщей тишины
