Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

— Отнеси, пожалуйста, это на почту, — вручила ей Таша надписанный конверт.

Служанка кивнула и скрылась за дверью. Гончарова аккуратно сложила на угол стола оставшуюся чистую бумагу и прикрыла глаза. Теперь ей оставалось только надеяться, что горничная сделает все быстро и не заподозрит, как важно для нее это письмо на самом деле. Иначе она вполне могла проболтаться другим служанкам о том, что барышня Наталья пишет кому-то тайком, и слух об этом быстро дойдет до родителей. К счастью, Таша выплеснула все свое беспокойство, когда писала письмо, и вручила девушке конверт, уже почти не волнуясь, с обычным выражением лица и без дрожи в голосе. Вряд ли молоденькая служанка настолько проницательна, чтобы догадаться, что это не просто вежливое письмо живущему далеко от Москвы деду.

В гостиной один раз пробили часы, пора готовиться к обеду, и Таша снова подошла к зеркалу, чтобы проверить, не заплаканы ли у нее глаза. Но нет, выглядела она, несмотря на слезы, как всегда, безупречно! Она лишь слегка поправила свисающие с обеих сторон темные завитые локоны и вернулась к столу. Надо было подождать еще немного, пока ее позовут в столовую, и за это время окончательно успокоиться, тогда за обедом ни мать, ни все остальные ни в чем ее не заподозрят.

Время тянулось медленно, в доме все так же царила тишина, и теперь на Ташином лице сияла мечтательная улыбка. Она представляла себе, как горничная приходит на почту и отдает письмо, как потом почтовые лошади везут мешки с множеством другой корреспонденции в Полотняный завод и как надписанный ее рукой конверт приносят рано утром вышедшему завтракать деду. А он, узнав ее почерк, сначала улыбается, а потом, вскрыв конверт, начинает читать, то хмурясь, то сочувственно вздыхая.

«Дедушка, мне правда не к кому больше обратиться, ты единственный, кто может заступиться за меня», — тихо шептала девушка, и ей казалось, что она слышит его резкий, но такой добрый голос: «Погоди, погоди, сейчас я со всем разберусь. Только не плачь!»

Глава VIII

Россия, Санкт-Петербург, набережная Фонтанки, 1830 г.

В Петербург Пушкин въезжал, чувствуя себя нашалившим ребенком, который точно знает, что не сможет избежать наказания за свою провинность. Такого ощущения он не испытывал уже много лет, и в чем-то оно его теперь даже радовало. Оно означало, что он по-прежнему остается молодым и безрассудным, каким был и пять, и десять лет назад, и в совсем ранней юности. Мысли о приближающейся старости, так тревожившие Александра после празднования его тридцатилетнего юбилея, исчезли без следа. В столицу возвращался все тот же юный, полный сил и готовый к любым авантюрам Пушкин, каким она знала его все предыдущие годы.

Правда, даже эта радость от собственной удали не могла полностью затмить опасения поэта, охватывавшие его каждый раз при мысли о встрече с «присматривающим» за ним Александром Бенкендорфом. В том, что встреча эта произойдет незамедлительно после того, как он вернется домой, Пушкин не сомневался. А вот о том, чем она закончится, — отделается ли он словесной выволочкой или его ждет наказание посерьезнее, — путешественник мог только догадываться. Впрочем, в какой-то мере он даже хотел получить по заслугам без всякого снисхождения. «Пусть лучше меня накажут по всей строгости, пусть это будет моей главной неприятностью, а во всем остальном мне и дальше сопутствует удача! — повторял Александр про себя, подъезжая к дому. — Пусть Бенкендорф рвет и мечет, лишь бы только Гончаровы изменили отношение ко мне!»

Эта мысль вертелась у него в голове все время, пока он здоровался со своим слугой Никитой, раздавал ему распоряжения и раскладывал в кабинете по привычным местам рукописи, чистую бумагу и перья. Пушкин торговался со своим будущим, как торгуются с кредитором, уговаривая его простить хотя бы часть долга или отсрочить платеж. Он готов был пострадать от властей за не разрешенную ему поездку в обмен на добрые отношения с семьей Натали. Он мечтал об этом, засыпая в невероятно мягкой и удобной после многочисленных ночевок где попало кровати и просыпаясь на следующий день.

Дожидавшееся его в гостиной письмо свидетельствовало о том, что все опасения и мечты Александра, скорее всего, сбудутся. Еще только подходя к столу, на котором оно лежало, молодой человек заметил большую круглую печать, показавшуюся ему очень знакомой. Руку к письму он протягивал осторожно, словно это была ядовитая змея или еще что-нибудь столь же опасное. Конверт же, наоборот, вскрывал резкими движениями, вцепившись в него длинными отточенными ногтями и едва не разорвав письмо пополам. Наконец в его руках оказался лист плотной бумаги, на котором было написано всего несколько строк. Александр Бенкендорф в своей обычной, безупречно-вежливой манере приглашал поэта явиться по хорошо известному ему адресу в III отделение канцелярии его императорского величества. Прийти туда предписывалось «как можно скорее», а понимать эти слова следовало как «немедленно после получения письма».

Тянуть время или искать предлоги для того, чтобы отложить визит в канцелярию, Пушкин и не собирался. У него у самого не хватило бы терпения ждать, гадая о том, какое ему придумают наказание за нарушение запрета. Поэтому он быстро вышел из дома, сожалея только об одном — что письмо из императорской канцелярии не пришло хотя бы на пару дней позже. Тогда он успел бы уладить все свои дела в Петербурге и уехать в Москву, к Гончаровым, успел бы узнать, рады ли они его визиту и не изменили ли своего отношения к нему, до того, как наказание за кавказское путешествие настигло бы его. Но Пушкин все же надеялся, что еще сможет нанести семье Гончаровых визит после объяснений с Бенкендорфом. «Не арестует же он меня сразу, в конце-то концов!» — убеждал себя он, сидя в экипаже и подъезжая к Фонтанке. Хотя полной уверенности в этом у него все-таки не было.

Однако начальник III отделения встретил провинившегося подопечного почти приветливым взглядом, хотя выражение лица у него все же было достаточно суровым.

— Садитесь, — предложил он Пушкину, указывая на кресло перед своим столом.

Тот, немного успокоившись, уселся, но в следующий момент его вновь охватила тревога. Хозяин кабинета остался стоять, и это не предвещало гостю ничего хорошего.

— Как прошла ваша поездка? — светским тоном поинтересовался Бенкендорф.

— Спасибо, очень удачно, — постарался так же непринужденно ответить Александр. — Мне необходимо было повидать брата, мы все не видели