Доспехи света (ЛП) - Фоллетт Кен

— Именно так я и поступлю, — сказал Эймос.

Джейн ушла с отцом, но некоторые гости задержались, не давая Эймосу заняться тем, что было так необходимо. Компания внизу, казалось, была полна решимости оставаться, пока не опустеет бочонок. Его мать и Эллен начали прибирать вокруг них, унося использованную посуду и остатки еды. Наконец Эймос вежливо попросил последних засидевшихся гостей разойтись по домам.

Затем он прошел в контору.

За два дня, прошедшие со смерти отца, он был слишком занят похоронными хлопотами, чтобы заглянуть в книги. Теперь он жалел, что не нашел на это времени.

Контора была ему знакома, как и любая другая часть дома, но сейчас он понял, что не знает, где что лежит. Счета и квитанции были в ящиках стола и в коробках на полу. В записной книжке — имена и адреса, в Кингсбридже и за его пределами, без указания, кто эти люди: заказчики, поставщики или кто-то еще. На буфетной стойке стояло с дюжину тяжелых гроссбухов, одни вертикально, другие плашмя, но ни один из них не был подписан. Всякий раз, когда он задавал отцу вопрос о деньгах, тот отвечал, что ему незачем об этом беспокоиться, пока не исполнится двадцать один.

Он начал с гроссбухов, выбрав один наугад. Понять его было нетрудно. В нем были отражены поступления и выплаты по дням, с подведением итогов в конце каждого месяца. Большинство месяцев поступления превышали расходы, то есть была прибыль. Изредка случались убытки. Перелистав на первую страницу, он увидел, что она датирована семь лет назад.

Он нашел самый свежий гроссбух. Проверяя месячные итоги, он увидел, что поступления обычно были меньше расходов. Он нахмурился. Как такое возможно? Он просмотрел последние два года и увидел, что убытки постепенно росли. Но было несколько крупных поступлений, таинственно помеченных: «Со счета Х.». Это всегда были круглые суммы. Десять фунтов, пятнадцать, двадцать, но каждая примерно покрывала дефицит за предыдущие несколько месяцев. И были регулярные небольшие суммы с пометкой: «Проц. 5 %».

Картина вырисовывалась, и весьма тревожная.

Повинуясь догадке, он перелистал на последнюю страницу самой свежей книги и нашел короткую колонку под заголовком: «Счет Х.». Она начиналась восемнадцать месяцев назад. Каждая запись соответствовала записи в месячных отчетах. Большинство цифр на последней странице были отрицательными.

Эймос был потрясен.

Бизнес отца два года нес убытки. Он брал в долг, чтобы покрыть их. Две положительные записи на последней странице показывали, что он вернул часть денег, но вскоре был вынужден снова занимать.

«Проц.» означало проценты, а «Х.» — не иначе как Хорнбим. Джейн была права.

Итог внизу последней страницы составлял сто четыре фунта, тринадцать шиллингов и восемь пенсов.

Эймос был раздавлен. Он думал, что наследует жизнеспособное дело, а получил гигантский долг. За сто фунтов в Кингсбридже можно было купить хороший дом.

Он должен был вернуть эти деньги. Для Эймоса быть должным и не платить было грешно и постыдно. Он не смог бы жить с собой, если бы стал таким человеком.

Если бы он смог превратить убытки в скромную прибыль в фунт в месяц, ему все равно понадобилось бы почти девять лет, чтобы расплатиться с долгом, и это не считая расходов на еду для себя и матери.

Это объясняло скупость и скрытность отца в последние годы. Обадайя скрывал свои убытки, воможно, в надежде выправить дела, хотя, казалось, мало что для этого сделал. А может, болезнь, проявлявшаяся в одышке, затронула и его разум.

Больше он узнает от Хорнбима. Но он не мог просто задавать Хорнбиму вопросы. Ему нужно было убедить Хорнбима, что долг будет выплачен как можно скорее. Он должен был произвести на Хорнбима впечатление своей решимостью.

И беспокоиться следовало не только о Хорнбиме. Другие кингсбриджские дельцы будут за ним наблюдать. Зная его отца и видя, что Эймос проявил себя как толковый помощник, они отнесутся к нему благосклонно, по крайней мере поначалу. Но если он начнет с банкротства, их дружба испарится. Было важно, чтобы все знали, как усердно Эймос трудится, чтобы выплатить отцовские долги.

Проявит ли Хорнбим понимание, несмотря на свою суровую внешность? Он пытался помочь Обадайе справиться с трудностями, что было хорошим знаком, хотя, конечно, и брал за эту помощь проценты. И он знал Эймоса с детства, что тоже должно было что-то значить.

Ободренный этой оптимистичной мыслью, Эймос вышел из конторы через уличную дверь и направился к дому Хорнбима.

Дом находился к северу от Хай-стрит, возле церкви Святого Марка, в некогда захудалом районе, где старые дешевые дома снесли, чтобы освободить место для больших новых особняков с конюшнями. У дома Хорнбима были симметричные окна и портик с мраморными колоннами. Эймос вспомнил, как отец говорил, что Хорнбим нанял дешевого бристольского архитектора, дал ему альбом с проектами Роберта Адама и потребовал дешевую версию классического дворца. Сбоку и чуть позади главного здания был конюшенный двор, где дрожащий конюх мыл карету.

Дверь открыл лакей. Вид у него был скорбный, и когда Эймос спросил олдермена Хорнбима, тот ответил заунывным голосом:

— Я посмотрю, на месте ли он, сэр.

Войдя внутрь, Эймос сразу ощутил атмосферу дома: темную, холодную, строгую. В холле громко тикали высокие часы, а пара стульев с прямыми спинками из полированного дуба не сулила особого уюта. Ковер отсутствовал. Над холодным камином в позолоченной раме висел портрет Хорнбима, смотревшего сурово.

Пока он ждал, из подвальной лестницы, словно семейная тайна, выплыл на свет сын Хорнбима, Говард. Он был крупным малым, довольно приветливым вдали от отца. Эймос и Говард вместе учились в Гимназии Кингсбриджа; Говард был на пару лет младше и слыл тупицей. Отцовский ум и властный характер унаследовал его младший ребенок, Дебора, которой, разумеется, не позволили учиться в гимназии.

Говард поздоровался с Эймосом, и они пожали друг другу руки. Снова появился заунывный лакей и сообщил, что мистер Хорнбим примет Эймоса.

— Я его провожу, Симпсон, — сказал Говард.

Он подвел Эймоса к двери в глубине холла, впустил его в кабинет Хорнбима и удалился.

Комната походила на келью: ни ковров, ни картин, ни портьер, и скудный огонек в маленьком камине. Хорнбим сидел за столом, все еще в траурной одежде. Ему было под сорок, у него было мясистое лицо и густые брови. Он поспешно снял очки, словно стесняясь своей в них нужды. Он не предложил Эймосу сесть.

Эймос не был новичком во враждебности и не испугался холодности Хорнбима. Он встречал недовольных ткачей и прях, и недовольных покупателей, и знал, что их можно умилостивить.

— Благодарю вас, что пришли на похороны моего отца, сэр, — сказал он.

Хорнбим был неловок в общении и теперь лишь пожал плечами, что, учитывая обстоятельство можно было счесть неуместным.

— Мы оба были олдерменами, — сказал он. Помолчав, добавил: — И друзьями.

Он не предложил ни чая, ни вина.

Стоя перед столом, словно провинившийся школьник, Эймос сказал:

— Я пришел к вам, потому что только что узнал, что отец занимал у вас деньги. Он мне никогда не говорил.

— Сто четыре фунта, — коротко бросил Хорнбим.

Эймос улыбнулся.

— И тринадцать шиллингов восемь пенсов.

Хорнбим в ответ не улыбнулся.

— Да.

— Спасибо, что помогли ему в трудный час.

Хорнбим не хотел, чтобы его считали благодетелем.

— Я не филантроп. Я брал с него проценты.

— Пять процентов.

Для рискованного частного займа это было не грабительски.

Хорнбим явно не знал, что на это ответить, и лишь кивнул в знак согласия.

Эймос понял, что его обаяние бессильно против каменного безразличия Хорнбима.

— Как бы то ни было, — сказал он, — теперь мой долг — вернуть заем.

— Вот именно.

— Не я создал эту проблему, но я должен ее решить.

— Продолжайте.

Эймос собрался с мыслями. У него был план, и он считал его хорошим. Возможно, достаточно хорошим, чтобы одолеть раздражительность Хорнбима.