Березина. Короткий роман с послесловием (изд. 2-е, испр. и доп.) - Израиль Аркадьевич Мазус

Бенинсон ответил ему диким воплем и зарыл в сено лицо.

Глава XVII

17(29) ноября французы сами сожгли мосты у Студенки. Еще вечером Витгенштейн в нескольких местах прорвал оборону, которую держал против него со своим корпусом маршал Виктор. Уже в сумерках русские заняли все высоты над Студенкой. Казаки бросились было с гиканьем вниз к реке, но завязли в крикливой, никем не управляемой толпе, которая отбивалась чем попало, даже дубинами. Все, кому в эти часы удалось перейти по мостам на правый берег, шли по трупам.

Маршал Виктор поставил пушки у самой реки, но стрелять не велел — слишком уязвимой была позиция. Он ждал генерала Партуно, который с тремя тысячами пехоты шел к переправе из Борисова. Когда стало известно, что генерал Партуно пленен, маршал Виктор отдал приказ оттеснить толпу от переправы и начать переход на правый берег всех частей своего корпуса. Остальные принадлежали к полкам, которые, теряя своих командиров на переходах от Москвы к Смоленску и от Смоленска к Борисову, остались без лошадей и оружия. До самой темноты на всем пространстве перед переправой падали ядра. Костры догорали. Никто не желал поддерживать в них огонь, становясь при этом живой мишенью. У самой переправы на бревнах сидели русские пленные из тех, кто пытался сбросить в Березину французских кирасиров, когда они впервые появились на правом берегу. Теперь они помогали саперам генерала Эбле чинить мосты.

Перед рассветом арьергард французов и последние пушки были переправлены на правый берег, а мосты подожжены. Вопли отчаяния неслись с левого берега… Вскоре они сменились победными криками русских, которые подошли к переправе с обоих ее концов. На левом берегу снова запылали костры, а пленные французы сумели быстро восстановить оба моста.

В те же самые часы, когда армии Чичагова и Витгенштейна, наконец соединившись, приступили к преследованию Наполеона, в деревню Стахово к штабу в сопровождении ординарца прискакал Гридин, чтобы получить подпись адмирала под приговором всем трем братьям.

— Разве они еще живы? — с удивлением спросил Чичагов, подписывая приговор. — И потом… помнится мне, что лазутчиков было двое.

— Третий обнаружил себя позже, ваше высокопревосходительство, — сказал Гридин, — и надо полагать, что он самый опасный из них.

Гридин хотел спросить у Чичагова о мостах на Зембин, которые в целостности были оставлены Наполеону, подразумевая и здесь тоже чей-то предательский умысел. Однако полные страдания глаза Чичагова остановили его, и он не решился задавать ему столь болезненный вопрос.

Теперь, когда битва завершилась, мысли о ней причиняли Чичагову невыносимую боль. Однако, если бы Гридин и сказал ему о мостах, Чичагов знал, как ответить, найдя оправдание каждому действию генерала Чаплица. Точно так же, как были у него веские оправдания и всем остальным своим действиям. Успех Наполеона Чичагов объяснял той непозволительной медлительностью, с которой Витгенштейн приближался к Борисову, а оказавшись рядом с переправой и во всем превосходя противника, не смог одним ударом захватить ее. Непростительно медленно вел свои войска к Борисову также и Кутузов. Да, все было так, но именно Чичагов в глазах всего общества просто обязан был, поставленный волею судьбы против уходящего из Москвы Наполеона, стать полным его победителем. И теперь не только общество, но, может быть, и сам император не пожелает простить его за то, что он таковым не стал.

В тексте приговора была одна странность, которую Чичагов заметил, но осмыслил не сразу. Гридин уже уходил, когда Чичагов велел вновь показать ему приговор.

— Господи, думал, показалось, а здесь именно так и записано… Энгельгардт… Мойша… — прошептал Чичагов. — Мыслимо ли?! Генерал Энгельгардт, коего потеряли, когда началось дело под Борисовом, и вдруг опять… Энгельгардт… по его завершению, но токмо совсем иной, да еще жид из лазутчиков.

— О-о, ваше высокопревосходительство, — с воодушевлением воскликнул Гридин, — кабы знать все бездны, из коих происходят сии странности.

Гридин свернул приговор трубочкой, обвязал его тесьмой и, вновь опуская в сумку, подумал, что, пожалуй, не найти лучшего места для возмездия, чем у самой переправы. Прежде он намерен был казнить братьев на опорах разрушенного моста. Все свои распоряжения Гридин изложил письменно и отправил с ординарцем на хутор, сам же поскакал к Студенке.

Среди повозок, вокруг которых суетились обозные, криков и звонов, которыми была заполнена деревня, лая собак и ржанья застоявшихся коней, Гридин увидел вдруг одинокую быструю фигуру в длиннополом одеянии и черной шляпе. Видение это вырвало из его груди невольный, горестный вздох…

Когда Гридин скакал к переправе по изрытой подковами дороге, случилось одно удивительное происшествие. Откуда-то сбоку к самому краю дороги выбежал заяц и, к радости Гридина, долго бежал вместе с лошадью, да так близко, что, если бы Гридин захотел, он мог бы достать его плетью. Общий их бег был недолгим, но глаза Гридина увлажнились от нахлынувших чувств, когда заяц, перед тем как прыгнуть у куста прочь от дороги, безбоязненно, так показалось Гридину, на него посмотрел. И чувство было такое, что нет никакой войны, она ему как бы всего лишь привиделась. Даже воздух, который он глубоко вдохнул, в это мгновение показался ему особенно легким и пьянящим. Однако вскоре ужасные приметы войны открылись его глазам. Чем ближе к переправе, тем чаще попадались ему припорошенные снегом окоченевшие тела людей, как русских, так и французов, убитые лошади, развороченные орудия и повозки. Еще только показались мосты, а воображение Гридина уже было потрясено белыми столбами труб, торчащими вдоль реки на противоположном берегу. Эти несколько труб были всем, что осталось от деревни Студенка.

Пространство реки, между двух мостов особенно, было завалено каретами, сундуками с всяким дорожным скарбом. Во многих местах на кромках мостов неподвижно лежали заиндевевшие лошадиные морды.

На левом берегу пленные французы долбили яму, к которой со всех сторон подтаскивали мертвецов. Из реки их вылавливали крючьями. Были среди них и женщины, и даже дети. Кругом горели костры, вокруг которых французы сидели вперемежку с русскими.

Дерево, которое искал Гридин, росло у самой дороги, рядом с деревней. Это была старая сосна с тремя кряжистыми мощными нижними ветвями. Тому замыслу, с которым Гридин прибыл в Студенку, расположение ветвей соответствовало полностью. Один француз с покрасневшими от бессонницы глазами громко рассказывал двум русским офицерам, почти еще мальчикам, которые слушали его, не слезая с лошадей, каким он увидел в последний раз своего императора. Возле берега, где были свалены оставшиеся бревна от изб, возились мужики.

— Вот здесь, мсье, на этом самом месте, где