Девочка с косичками - Вильма Гелдоф

Я замираю. На противоположной стороне улицы у афишной тумбы стоят двое в черной форме боевиков НСД. Да нет, не могли они меня услышать, и я ведь ничего такого не сказала? К тому же им до нас нет дела. Один макает в ведро кисть и обмазывает клеем тумбу. Другой вытаскивает афишу, прикладывает ее к липкой поверхности и разглаживает. На ней – жуткая дьявольская физиономия. Желтая звезда. Текст: «“ВЕЧНЫЙ ЖИД” – ЭТОТ ФИЛЬМ ДОЛЖНЫ УВИДЕТЬ ВСЕ»[36].

– Какая мерзость! – громко восклицаю я.

Боевики двигаются дальше.

Трюс кладет руки на мой руль.

– Я поеду на Вагенвег. Франс должен подыскать мне другой адрес.

– Нет! – кричу я. – Нет! Ты поедешь со мной!

– Мы… у нас обеих в кармане по пистолету, – тихим, но не терпящим возражений голосом говорит сестра. – Что, если тетя Лена или дядя Кес их найдут?

– Не найдут.

– Я не поеду к тете Лене. Это слишком опасно.

– А с одним пистолетом – не слишком? – огрызаюсь я.

– Тсс! – шипит Трюс. – Да, и с одним слишком. Франсу придется найти другой адрес и для тебя.

– Поедем вместе! Пожалуйста! Спрячем оружие где-нибудь еще! У кого-нибудь из ребят.

– Ты разве не слыхала о гаагской группе, о том, как их сдали? Безопасней укрыться в разных местах. Так говорит Франс.

– Почему ты ничего не сказала при маме? Ты ведь уже давно это задумала, да? А мне, мне когда собиралась рассказать? – Мой голос звучит все громче. – То, что мама уехала, тебе на руку. Так или нет?

– Да не ори ты!

В лицо хлещет дождь. Я умолкаю. Меня распирает от ярости. На послезавтра у нас с Трюс запланирована акция. Важная. Но без мамы и без сестры мне страшно.

Трюс медленно качает головой.

– Ты поедешь к тете Лене. И будешь очень осторожна, – говорит она, вкладывая в эти слова весь свой авторитет.

– Мы должны держаться вместе. Я оставлю пистолет на Вагенвег! – молю я.

Мне прекрасно известно, что Мари Андриссен и его жена этому не обрадуются и что, если меня и вправду разыскивают, пистолет может понадобиться, но мне плевать.

– Тогда я поеду на Брауэрсстрат, в наш старый дом!

– Мама его сдала.

– Ах вот как? Она что, нашла жильцов? Мне и правда никто ничего не рассказывает!

Повисает пауза.

– Послушай, – наконец говорит Трюс, – Франс найдет для тебя адрес, но сейчас тебе непременно надо к тете Лене.

Я твердо ставлю ноги по обе стороны велосипеда и молча смотрю на нее. Я насквозь промокла, но не сдвинусь с места ни на сантиметр.

– Мне очень жаль, Фредди, – говорит Трюс.

Я молчу.

– Давай же! – Она вдруг срывается на крик и машет рукой, словно гонит от себя кошку. – Езжай!

– Иуда! – Я тоже кричу, чтобы не заплакать. – Предательница!

Я отворачиваюсь и все-таки сажусь на велосипед.

– Увидимся завтра, Фредди! – кричит она мне в спину.

В ее голосе сквозит нотка растерянности. Но я не отвечаю, не оборачиваюсь, не машу ей, только кручу педали. Она меня бросила! Домчавшись до конца улицы Зейсингел, я выезжаю из моего района, из моего города и качу вдоль реки Спарне. Лицо у меня холодное и мокрое, словно я плачу. Я думаю о послезавтрашней операции. Мне нужно быть сильной. Сильной.

15

Задание должны были выполнить Абе и Вигер. Не мы. Больше двух недель они следили за передвижениями «мишени». «Мишень» – так называл его Франс. Абе и Вигер выяснили, в котором часу этот Венема выходит из дому, когда возвращается, какой дорогой идет на службу. Они разузнали все, что только можно было разузнать. Но, когда настал день расплаты, оказалось, что мы должны поскорее расквитаться с кем-то другим. С более важной и опасной «мишенью». Планы переменились. Этот предатель уходил безнаказанным.

Трюс нахмурилась и посмотрела на Абе и Вигера, потом на Франса.

– Выходит, этот не такой уж плохой?

– Плохой, конечно! Хотя с виду не скажешь, – отозвался Франс, скручивая папиросу. – Неприметный такой типчик, конторский служащий, прикидывается спасителем еврейского народа.

– А на самом деле?.. – спросила я.

Франс захлопнул табакерку и понизил голос:

– Прячет у себя в доме состоятельных евреев. Сейчас – супружескую пару, из богатеньких. Они выложили последние гульдены, последнюю золотую цепочку, последнюю серебряную ложечку из сервиза. А теперь деньги кончились, и он сдал их эсдэшникам.

– Хорошенькое дело! – возмутилась я. – А потом возьмет в дом новых…

– И это еще не все, – продолжал Абе. – Двоих детей этой пары он тоже сдал. Близнецов пяти лет. Они прятались где-то в деревне. Получил двойное вознаграждение. Семь с половиной гульденов за голову одного еврея. Тридцать гульденов!

– Тогда мы возьмем его на себя, – решительно заявила я. – Пока этот гад еще кого-нибудь не сдал.

Я посмотрела на Трюс, но не поймала ее взгляда. Воздух в комнате синел от дыма, будто спустились сумерки.

– В крайнем случае сделаю все сама, – добавила я.

– Ничего ты сама делать не будешь, черт тебя побери! – тут же рявкнул Франс. – Поняла?

– Мы пойдем вдвоем, – спокойно сказала Трюс.

Последовали инструкции. Исполнителем должна была быть Трюс, я – ее «глазами».

Среда, вечер. Я стою на углу аллеи Олислагерслан. По средам в половину восьмого Венема покидает свой дом на Ван Эденстрат, садится на велосипед и едет по переулку Науэ Гелделозепад в шахматный клуб, который располагается в небольшом зале неподалеку на Олислагерслан. Между четвертью и половиной десятого он выходит оттуда и возвращается домой. Сегодня утром, когда Венема отправился на службу, Абе указал нам его и разъяснил все подробности.

Девять часов. Я болтаюсь на своем наблюдательном посту. Сегодня я заплела косички. С красными бантиками. Может, если мишень не появится, на следующей неделе опять придется здесь торчать. Или если Венема окажется не один. Или если в переулке появятся прохожие. Операция может занять недели. Если «мишень» почует подвох и поедет другим путем, придется разработать новый план.

Ветер, холодно. Я зябко потираю руки и прячу их в карманы пальто. На улице тихо – это хорошо. От меня ничего особенного не требуется. Только внимательно смотреть по сторонам. Если появится мишень, свистнуть в пальцы. Вот и все. По моему сигналу Трюс на велосипеде свернет с Иорденсстрат в Науэ Гелделозепад и выстрелит. Вся операция займет не больше секунды. Затем – уходим. На меня и внимания никто не обратит. Это Трюс рискует, не я. Но она не колебалась. Мы почти ничего не обсуждали, однако я не заметила в ней ни тени сомнения.

Я то и дело тереблю бантики, завязываю один заново, поднимаю глаза… Он! Ну и удача! Венема выходит из