Девочка с косичками - Вильма Гелдоф
– Но почему тебе обязательно надо….
– Не хочу, чтобы они пронюхали о ваших акциях. К тому же им известно, что я прятала у себя людей. И, по слухам, они заполучили список членов компартии. Арестованы уже десятки наших.
– И что их ждет? – безо всякого выражения интересуется Трюс.
– Трудовые лагеря.
Я до боли сжимаю кулаки. Она уезжает, но мы ведь поедем с ней? Почему она этого не говорит?
Мама знает, чтó я чувствую, чтó думаю, слышит мой невысказанный вопрос, но качает головой и швыряет ободранную щетку в раковину.
– Нигде нет места для троих, – мрачно объясняет она и переходит в гостиную. Ссутулившись, опускается на диван и устало вытирает платком пот со лба.
Я не хочу этого понимать, но понимаю.
Подняв голову и заметив, что мы молча смотрим на нее, мама машинально расправляет плечи и похлопывает себе по коленям. Через мгновение мы с Трюс уже сидим у нее на коленках, как в детстве. Еще миг – и мы обе разражаемся слезами. Я подбираю с дивана мамин платок и комкаю его в руке.
– А вы сегодня же вечером поезжайте к тете Лене, – говорит мама. – Оставаться здесь опасно.
Она усиленно мигает, но не позволяет себе расплакаться. Никогда не позволяет. Считает, что от слез толку мало. Но, когда плачем мы, она так не говорит, всегда утешает нас.
– А ты куда пойдешь? – глухим голосом спрашиваю я, уткнувшись лицом ей в шею.
Она не отвечает. Ради Сопротивления я готова на все, но только не без мамы. Если я знаю, что она рядом, мне все по плечу. Губы дрожат от гнева, будто меня предали. Но это, конечно, никакое не предательство. Просто иначе нельзя.
– Если ты уйдешь в подполье, тебе перестанут выдавать карточки, – говорю я и тру глаза. Выдавать перестанут и на нас, но об этом я умалчиваю. – Мы можем тебе поддельные приносить.
Продовольственных карточек вечно не хватает, потому-то мы их и подделываем. Точнее, не мы, а Франс с остальными.
– Ну скажи, скажи, где ты теперь будешь жить? – молю я.
Мамино лицо по-прежнему непроницаемо. Она лишь слегка улыбается, заверяет, что о ней позаботятся, хотя это и очень мило с моей стороны.
– Ты будешь в безопасности?
– Да, моя хорошая.
– А когда мы тебя увидим?
– Это вам тетя Лена расскажет.
– Мы знаем столько тайных адресов! – Я повышаю голос и слезаю с ее колен. – А твой нам знать нельзя! Уж меня-то точно не схватят.
Можно подумать, я выдала бы собственную маму! Мою маму, мою лучшую подругу! Я смотрю на Трюс, которая села рядом с мамой на диван.
– А ты чего молчишь? Ты, что ли, согласна с этим?
Трюс не отвечает. Я вижу, как она украдкой косится на наши пальто, сваленные в углу дивана. Маме достаточно протянуть руку и… Нет, Трюс наверняка опять спрятала пистолеты в диване, под пружинами. Как же меня нервируют все эти секреты!
– Я буду регулярно заходить к тете Лене, – обещает мама. – Кто знает, может, мы увидимся у нее на Рождество.
– Далось мне это Рождество! Разве мы не можем втроем переехать к бабушке в Амстердам? – предлагаю я.
Мама качает головой.
– Ты ведь знаешь, что нет.
Да, знаю. Бабушка прячет у себя людей, евреев, для нас у нее места нет. Петля вокруг евреев медленно затягивается. Два года назад их всех обязали зарегистрироваться. Потом запретили ходить на рынок. Потом в бассейн. На пляж. В рестораны. Чуть больше полугода назад им было велено носить на одежде звезду Давида. А теперь их целыми поездами отправляют в лагерь Вестерборк.
– Хорошенько заботься о Фредди, – помолчав, говорит мама сестре.
Та кивает.
– И что же нам теперь делать? – спрашивает Трюс.
– Идти вперед, только вперед, – отвечает мама. – Вы можете намного больше, чем думаете.
Мама хочет, чтобы мы ушли прежде нее. Провожать нас она не станет – она ведь никогда так не делает, и сегодня не исключение. Мы с Трюс упаковали по небольшой сумке: одна смена одежды, зубная щетка, расческа, удостоверение личности и разрешение на велосипед, – а больше и паковать-то нечего. Ну, если не считать пальто с маузерами в надставленных карманах. И мою жестяную черепашку. Я беру ее с подоконника и бросаю в карман. Она звонко щелкает о пистолет. Я рывком оборачиваюсь к маме: та присела на корточках у шкафа и кладет что-то себе в сумку. Слышала ли она щелчок? Мама оборачивается и грустно улыбается. Нет, наверняка не слышала. И все же я вынимаю черепашку из кармана и водворяю на место. Вместо нее беру с дивана мамин платок.
Мама встает и обнимает нас.
– Будьте осторожны, хорошо? Не уподобляйтесь врагу! Всегда думайте…
– Да, – отвечаю я, зарываясь в ее объятия, – я буду осторожна.
Да, мама, я не стану уподобляться врагу. Да, всегда буду думать своей головой. Я не хочу ее расстраивать. Но в то же время радуюсь, что она умолчала о том, чего нам делать нельзя.
Пистолет оттягивает мне карман. Мама задевает его бедром. Теперь-то она заметит! Теперь-то скажет…
Но миг проходит, а мама молчит. Наверное, не почувствовала.
– До свидания, мам, – каким-то чужим голосом говорю я, когда мама разжимает объятия.
– Поезжайте, мои хорошие, – говорит она, и ее голос тоже звучит странно. – Тетя Лена вас ждет.
Не хочу делать прощание еще более мучительным. Проглатываю слезы, вытираю глаза – и все.
Чуть позже мы с Трюс выезжаем из города. Над нами нависают серые тучи. Когда мы снова увидим маму? Какова вероятность того, что ее арестуют? И что тогда – отправят в немецкий трудовой лагерь, как евреев? Как долго они держат там людей?
А Трюс приняла все как должное, ни словом не возразила.
– Почему ты ничего не сказала? – набрасываюсь я на нее.
– Ты что, не понимаешь? Если бы мама не уехала, в подполье пришлось бы уйти нам. Радуйся, что все вышло наоборот.
Франс действительно уже несколько раз намекал на то, что неплохо бы съехать из дому и ночевать в разных местах. Но я не желаю ничего понимать!
– Радуйся? – кричу я. – Да я просто с ума схожу от радости!
Трюс молча пожимает плечами. С неба начинает падать легкая морось. На следующем повороте сестра говорит:
– Погоди-ка! – Она тормозит и слезает с велосипеда.
Я проезжаю еще несколько метров и останавливаюсь.
– Ну что такое? Поехали!
Трюс медленно подходит ко мне.
– Я еду в другую сторону.
– Да нет, это самый короткий путь, – нетерпеливо отвечаю я. – Давай же!
Дождь усиливается.
– Я с тобой не еду.
– Что?
