Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Алексеева Татьяна Сергеевна

В детскую заглянула одна из нянек, привлеченная шумом и криками. Увидев отца семейства, который вместе с женой и детьми весело возился на ковре посреди комнаты, она недовольно покачала головой, но промолчала и, тихо прикрыв дверь, отступила в коридор. Счастливые родители и дети даже не заметили ее появления. Саша больше не шалил, Маша перестала на него обижаться, и теперь всем шестерым было по-настоящему весело. Старшие дети звонко смеялись, младшие визжали от радости.

— Вот и поиграли в грозу — по крайней мере, грома было предостаточно! — улыбнулся Пушкин, когда все немного успокоились и притихли.

Наталья села в кресло с маленькой Наташей на руках, и девочка, прижавшись к матери, закрыла глаза, собираясь задремать. Старшие дети, усевшись вокруг маленького столика, принялись рассматривать потрепанную книжку с картинками. Вид у них при этом был такой серьезный и «взрослый», что родители, глядя на них, с трудом сдерживались, чтобы не засмеяться.

— Ты точно так же со своими приятелями газеты читаешь, — шепнула Наталья мужу. — Но они же ни разу вас за этим занятием не видели! Где такому научились?

— Это у них в крови, — так же шепотом ответил Пушкин. — Они же — мои дети!

— А я, что же, к ним вообще отношения не имею? — притворно нахмурилась Наталья.

— Ну что ты?! Когда Наташка чуть подрастет, они с Машкой будут так же, как ты, перед зеркалом вертеться и наряжаться! — пообещал ей Александр.

— Да, этого уже недолго ждать… — Наталья посмотрела на уснувшего у нее на руках ребенка, потом перевела взгляд на сидящую рядом с братьями старшую дочь. — Давно ли Маша такой же была?

В ее голосе звучало сожаление о том, что дети становятся старше и самостоятельнее. Еще немного, и она не сможет носить на руках никого из них, и играть им будет интереснее друг с другом, а не с ней. А потом уже и приласкать их будет сложно, так просто не дадутся…

— У нас еще девочки будут, и еще мальчики, — угадав мысли жены, подбодрил ее Александр. — Тоже сначала будут маленькими совсем, а потом вырастут…

Самого его то, что дети не остаются малышами на всю жизнь, только радовало. Чем старше становились Маша и Саша, тем интереснее было им что-нибудь рассказывать и отвечать на их вопросы, и Пушкин с нетерпением ждал, когда он сможет разговаривать о чем-нибудь со всеми четырьмя детьми сразу. А потом их — как же он на это надеялся! — и правда, наверное, станет больше, и младшие тоже будут подрастать и присоединяться к старшим.

— Интересно, а будут ли они читать мои книги?.. — спросил он задумчиво.

— А как же иначе? Будут, конечно! — заверила его супруга. — Маша скоро станет достаточно большой для твоих сказок. А потом и остальные…

Александр представил, как дети слушают «Мертвую царевну» или «Золотого петушка». Им читает Натали́ или кто-нибудь из няней, а может, подросшая Маша уже сама читает младшим братьям и сестре, изредка запинаясь на незнакомых словах… Думать об этом было странно и даже как-то тревожно. С похожим чувством он всегда относил в издательство новые рукописи и ждал «приговора» от цензоров.

— Остается только надеяться, что им понравится, — усмехнулся Пушкин, — и они не скажут, что я написал какую-то глупость.

— С чего бы вдруг им так говорить? — удивилась Наталья.

— А мало ли… — вздохнул Александр. — Я вон тоже над дядиными стихами когда-то посмеялся… А он хорошо писал, ты бы знала как!

— Я знаю, ты мне давал его стихи, — напомнила ему жена. — Давно, в первый год после нашей свадьбы, кажется…

— Да, верно! Я и забыл уже… — На лице Александра расплылась теплая улыбка. — Теперь вспомнил — тебе ведь его стихи тоже понравились?

— Конечно. И те стихи, что твой братец Лев пишет, тоже.

— Значит, и моя писанина понравится им? — Пушкин кивнул на старших детей, опять о чем-то заспоривших и тянувших красочную книжку каждый в свою сторону.

— Думаю, понравится, — улыбнулась Наталья. — Но даже если нет — они тебе скажут об этом, как ты сказал своему дяде, что тебе не все нравится в его стихах. И вы сможете побеседовать о твоих вещах и вообще о поэзии.

Она осторожно, боясь потревожить уснувшую у нее на руках дочь, встала с кресла и подошла к самой маленькой из стоявших в детской кроваток. Александр пошел следом за ней, не спуская глаз со спящего ребенка. Он изо всех сил старался представить себе, как будет обсуждать с этой девочкой или с ее старшими сестрой и братьями собственные стихи, трагедии и повести, но даже его богатое, ни разу не отказывавшее ему воображение теперь было бессильно.

— Что ж, пусть они меня критикуют, — шепнул Пушкин жене, когда она выпрямилась, положив маленькую Наташу в кровать и накрыв ее расшитым шелковыми узорами одеяльцем. — От них я все вытерплю. Лишь бы читали!

— Да, это самое главное, лишь бы прочитали, — согласилась Наталья. — Но тебя они точно будут читать, — заверила она супруга, а потом вдруг добавила еле слышно, словно обращаясь не к Александру, а разговаривая сама с собой: — Тебя — будут… В отличие от меня…

Однако Пушкин прекрасно расслышал ее шепот и уставился на жену в полном изумлении — в первый момент ему даже показалось, что он неправильно ее понял.

— В отличие от… тебя? — переспросил он в полный голос, и Наталья тут же испуганно приложила палец к губам, кивая на младшую дочь. Пушкин, спохватившись, зажал себе рот ладонью, но эти предосторожности были лишними. Наташа не проснулась, а трое старших детей продолжили листать книжки.

— Маша, мальчики, — наклонилась к ним мать. — Сейчас к вам придет няня Татьяна, и скоро вы пойдете обедать. Ведите себя хорошо!

Гриша и Саша рассеянно кивнули, занятые картинками, но их старшая сестра посмотрела на мать совершенно взрослым взглядом и серьезно проговорила:

— Мы будем слушаться, маменька.

— Умница! — Александр погладил ее по голове, потом приласкал сыновей и вместе с женой вышел из детской.

— И летит же время, вроде недавно утро было — и скоро уже обед, — вздохнула Наталья. Голос ее звучал небрежно и легкомысленно, словно она вела одну из своих обычных светских бесед с гостями.

Но собственного мужа она этим тоном обмануть не могла.

— Рассказывай, что ты имела в виду? — потребовал он, как только они оказались в коридоре. — Что такое ты пишешь, что могли бы прочитать наши дети? Сознавайся — ты тоже что-то сочиняешь?

— Да нет, — непринужденно улыбнулась Наталья, глядя при этом не в глаза Александру, а куда-то чуть в сторону, словно бы мимо него. — Это я пошутила. Не бери в голову!

— Натали, — укоризненно покачал головой Пушкин, — я же вижу, что ты лукавишь! Что у тебя за секреты от меня, что за тайны? Неужели моя жена тайком от меня предается порочной страсти стихосложения?!

Он нахмурил брови, пытаясь придать своему лицу суровое выражение. Выглядело это так комично, что Наталья, мгновенно позабыв свое смущение, широко заулыбалась.

— Признавайся, несчастная! — еще сильнее нахмурился Александр, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Его жена еще раз глубоко вздохнула, и лицо ее опять приняло смущенное и немного виноватое выражение.

— Признаюсь. Был такой грех, — растерянно развела она руками.

«Делай со мной что хочешь!» — как будто бы говорил весь ее вид. И Пушкин, разумеется, не удержался от того, чтобы сделать именно то, что ему больше всего хотелось — он прижал супругу к себе и поцеловал ее так крепко, словно это был их самый первый поцелуй.

— Идем к тебе, — сказал он через пару минут. — Покажешь мне, что ты сочинила?

— Ммм… нет. — Наталья выпрямилась, поправила растрепавшуюся прическу и неуверенно покачала головой: — Пока не покажу, Саша. Прости, но… нет, не сейчас.

— Ты что же, стесняешься меня? — удивился Александр.

Наталья не ответила, но даже в полумраке коридора стало видно, как ее лицо залилось румянцем. Пушкин попытался вспомнить, боялся ли он когда-нибудь показывать свои стихи друзьям или родным. Кажется, такого в его жизни не было вообще… Будучи совсем маленьким ребенком, он, когда ему удавалось срифмовать две фразы, тут же сообщал их нянькам, матери, дяде и вообще всем взрослым, которые оказывались в тот момент рядом с ним. Позже, в лицее, тоже сразу читал написанное кому-нибудь из друзей, а потом они и сами начали спрашивать у него, не сочинил ли он что-нибудь новое, и просить, чтобы он это прочитал. Так все и продолжалось до сих пор, с той лишь разницей, что в числе просивших у Александра новые произведения были теперь еще и издатели. Дать кому-нибудь почитать свою рукопись или продекламировать вслух стихотворение было для него самым обычным делом.