Девочка с косичками - Вильма Гелдоф
Хотя… о боже!
К Анни ведь заходят и другие подпольщики! Чтобы забрать оружие. А может, и не только они! Раньше мне это и в голову не приходило. Сердце переходит на бег. Среди них может затесаться и паршивая овца, двойной агент. Что, если бабушка Браха проговорится такому?
Я вынимаю из кармана пальто билет для кондуктора, и оттуда вываливается записка Петера.
– Что это у тебя? – тут же набрасывается Трюс.
Я сую бумажку обратно в карман.
– Ничего.
Дождавшись, пока кондуктор двинется дальше, Трюс хватает меня за руку.
– Покажи! – Она выставляет ладонь и грозно шипит: – Фредди, нам нельзя ничего записывать! Ни слова!
– Там ничего и нет, говорю же.
Трюс вздыхает и пожимает плечами, будто сдается. Но, как только я сниму пальто, она обязательно вытащит записку из кармана. Нисколько не сомневаюсь. Даже если ей придется ждать до глубокой ночи.
– На, смотри. – Я кидаю бумажку ей на колени.
Она разворачивает записку, и я вижу, как она читает про себя: «Милая Фредди, будь осторожна, когда “ничем таким не занимаешься”. П.»
Трюс краснеет. Теперь ей не помешало бы извиниться. Но она молчит. Только что-то притворно-равнодушно бормочет и с самым невозмутимым видом протягивает мне записку, но видно, что все это просто маска.
– Теперь ты наконец начнешь мне доверять? – спрашиваю я.
Воцаряется долгое молчание. Я уже и не надеюсь на ответ, но вдруг Трюс тихонько говорит:
– Я не доверяю никому. – Она произносит эти слова даже не сердито, а с какой-то покорностью в голосе, будто это самое обычное дело.
У меня щиплет в глазах, и я начинаю усиленно моргать. Мы отворачиваемся друг от друга, каждая – сама по себе, будто две незнакомки. И до самого прибытия не перебрасываемся ни словом.
К дому дяди и тети Тео мы добираемся, карабкаясь через развалины, ступая по обломкам обрушенных зданий. Вокруг – безжизненный пейзаж, в воздухе висят облака серой пыли и щебня. Руины. Повсюду руины. И среди них – сувениры жизни. Разорванное надвое кресло. Тапок. Детский ботинок. Мы будто очутились в кинокартине: из мира исчезли все краски.
Посреди дороги зияет гигантская яма – воронка от бомбы.
– Поганые фрицы! – бранимся мы.
Дом родных Тео мы находим легко, он уцелел. От наших новых хозяев мы узнаем, что все это – дело рук союзников, бомбы, предназначавшиеся Германии.
Первые три дня мы помогаем разбирать завалы. Потом тетя Тео находит для нас работу в госпитале на Венстрат. В свободное время мы отправляемся на разведку – составлять план аэродрома Твенте.
– Подумать только, Трюс, всю дорогу пешком, а потом еще обратно! – принимаюсь ныть я, едва перейдя городскую черту. – И завтра снова, и…
– Возьмем пример с Абе и Вигера? – перебивает Трюс.
Я непонимающе таращусь на нее.
– Закон для нас больше не существует, – решительно заявляет сестра. – Есть вещи поважней.
– Ладно, – поколебавшись, соглашаюсь я.
Мы ждем на краю тихой проселочной дороги. Первые велосипедисты, которые проезжают мимо, – молодые влюбленные.
– Нет, – говорит Трюс.
Второй – мужчина.
– Нет, – снова решает сестра.
Мы идем дальше, постоянно оборачиваясь. Минут через двадцать Трюс замирает.
– Наконец-то!
Она тычет меня в спину, и я, подняв руку, делаю шаг вперед, навстречу проезжающей мимо женщине.
– Да? – Она останавливается.
Я молчу. Была бы она уродиной, так нет же: у нее круглое, приветливое лицо и блестящие каштановые кудри.
– Что-то случилось? Тебе нужна помощь?
Трюс подбегает, ставит ноги по обеим сторонам ее переднего колеса и хватается за руль.
– Мы из Сопротивления! А ну сдавай велосипед! – неумолимым тоном требует она. – Ну, давай же!
– Что? – Женщина покрепче вцепляется в руль и твердо заявляет: – Вот уж нет! У нас все велосипеды конфисковали, этот последний.
– Да ладно тебе, – говорю я. – Мы же не фрицы.
Женщина мотает головой. Вид у нее решительный. Ее взгляд становится жестким.
– Он нам самим нужен!
Затягивать нельзя, это я и по лицу Трюс вижу. Нужно линять, пока еще кто-нибудь не появился. Но женщина смотрит на нас уверенно, будто это она хозяйка ситуации.
– А ну с дороги!
Она разжимает пальцы и впивается ногтями в руку Трюс. Та не сводит с нее грозного взгляда и не поддается. Я стреляю глазами туда-сюда. Ну отдай же его, думаю, отдай же!
Внезапно Трюс вырывает руку, одним прыжком оказывается сбоку от женщины и хватает ее за плечо. Та плюет ей в лицо, сильно толкает в грудь. Трюс спотыкается и падает навзничь. А женщина уже ставит одну ногу на педаль и отталкивается другой. Сейчас сбежит! Ну уж нет! Не успев опомниться, я выхватываю пистолет и стреляю в воздух. От грохота звенит в ушах. Трюс взвизгивает, женщина содрогается, из куста вылетают птицы.
– А ну гони велик! – высоким, пронзительным голосом ору я.
Хозяйка велосипеда бледнеет, ее глаза широко распахиваются. Она отпускает велосипед, тот падает на песок, а женщина пускается в бегство.
Трюс поднимает велосипед, и я запрыгиваю на багажник. Низко склонившись над рулем, она неистово крутит педали, будто за нами по пятам мчится сам дьявол. Может, так оно и есть.
– Ты что, сдурела? – тяжело дыша, вопит Трюс. – У тебя с головой не в порядке?
Я не знаю, что сказать. Пистолет тяжело оттягивает карман пальто.
– Как ты могла?
Я моргаю и гляжу в небо. Пушистые облака расступились, за ними в противоположном направлении плывут другие – высокие, белые. Я изо всех сил стараюсь не разрыдаться.
– У тебя что, совсем крыша слетела?!
– Да-да, я уже поняла! – огрызаюсь я.
Чуть погодя Трюс кричит:
– Мне нужно проораться.
И именно это она и делает. Ревет что есть мочи.
– Ты была прямо как фриц! – с отвращением говорит она. – Еще не хватало, чтобы нас арестовали. Здесь, в Энсхеде!
Губы у меня дрожат. Я бормочу извинения.
– Пистолеты нужно спрятать, – решает Трюс.
Она посылает меня в лес, а сама стоит на стреме. Я руками зарываю оружие в землю. Через несколько дней откопаем.
Мы молча едем дальше, к пункту назначения.
– Такого мы больше делать не будем, – тихо говорю я, пока Трюс прислоняет велосипед к дереву и запирает на замок.
– Мы?! Мы?! – возмущается она. – Или ты об угоне велосипеда?
Я молча бреду за ней по узкой тропинке. Вдалеке со взлетной полосы съезжает немецкий самолет и катится к лесу.
– Смотри! – шепчу я.
Трюс кивает.
– Хочешь сказать, что грязную
