За кулисами театра военных действий I - Виктор Владимирович Королев
16-го сентября. Витте [председатель Совета министров] остался обедать. Вечером читал. Убил зайца.
23-го сентября. Облава происходила в полях за церковью. Я убил: 2 фазанов, 21 сер. куропатку, 5 русаков и 5 беляков. Всего убито: 233 штуки.
30-го сентября. До 9 час. выехал на охоту. Воздух живительный. Всего убито: 421 штука. Мною 43: 5 фазанов, 2 куропатки, сова, 5 русаков и 29 беляков.
Другого такого «убойного» месяца у государя никогда больше не будет.
Глава правительства Сергей Витте вернулся из Соединённых Штатов невесёлый. Доложил государю, что американцы подыгрывали японцам при подписании мирного договора, с трудом удалось отбить их претензии, но половину острова Сахалин всё-таки пришлось уступить. Также плохая новость: президент США Теодор Рузвельт при всех заявил, что по его инициативе созывается вторая Гаагская конференция по разоружению.
Конечно, это сильно задело государя. Ему о многом пришлось подумать и многое через год переосмыслить, когда американский президент получил за эту инициативу Нобелевскую премию мира.
«Остались ли у нас друзья? Или надеяться можно только на армию и разбитый флот?» — спрашивал себя Николай II. И часто государь вспоминал, как Владимир Фредерикс, бессменный министр Двора, рассказывал о своей давней беседе с германским императором Вильгельмом Вторым:
— Его Величество горячо и долго говорил на тему, что надо устранить все распри между Германией и Россией. Он сказал дословно так: «Пускай я буду лично неприятен вашему государю, но ему надо помнить, что только мы с ним вдвоём имеем большую власть, что только в наших руках участь мира Европы. И ответственны мы будем вдвоём перед историей, если дело дойдёт до войны между нашими народами. Мы можем лично ссориться, но народы наши должны жить между собою в мире». Так он говорил, и дай Бог, чтобы эти высокие слова служили путеводною нитью для всех монархов мира…
Никакой личной неприязни к своему германскому родственнику Николай II не испытывал. Скорее, наоборот. Но он также знал о «плане Шиффера-Мольтке», который после заключения Россией союза с Британией быстро был переориентирован на войну с восточным соседом. С тем самым соседом, про которого бывший канцлер Отто фон Бисмарк сказал: «Напав на Россию, до сих пор являющуюся не только нашим соседом, но и давним другом, мы лишь покажем свой страх и смирение перед западными державами…»
Иногда у царя появлялось ощущение, что всё происходящее подчинено чьей-то злой воле. Никто не хочет ссор и войн, а они происходят, словно это кому-то выгодно. Почему так? Кому выгодно? Кто это делает? Неужели так и будет, как предсказал английский ясновидящий Луис Хамон?
В беспокойстве и смятении находилась и супруга. Императрица Александра Фёдоровна пишет своей подруге:
«Ты можешь понять, через какой кризис мы сейчас проходим! Моему бедному Ники слишком тяжело нести этот крест, тем более что рядом с ним нет никого, кто мог бы оказать ему реальную поддержку или на кого он мог бы полностью положиться. Я ломаю голову над тем, где найти подходящего человека…»
Такой человек нашёлся. Григорий Распутин из Сибири пешком пришёл в столицу, явился пред светлые царские очи, да и остался при дворе. «Друг» семьи стал яростно убеждать Романовых, что России нужно «не в чужие дела лезть, а в своём доме порядок наводить».
Молнии военной грозы в Европе сверкали всё чаще. Боснийский кризис показал, что костерок, зажжённый на Балканах, запросто может разгореться до мирового пожара. Россия весьма сдержанно отреагировала на аннексию Австро-Венгрией земель Боснии и Герцеговины, не стала лезть в чужое дело. Государь послушался Распутина, хотя либералы из Государственной Думы наперебой кричали о «второй Цусиме».
Накликали депутаты — только вместо второй Цусимы случилась первая Балканская война, а тут же за ней и вторая. Как ни старался российский государь сохранить мир на полуострове, создавая Балканский союз, как ни помогал только что получившей независимость Болгарии, она всё равно чувствовала себя обделённой и попыталась силой отхватить восточные земли у Османской империи.
К конфликту мигом присоединилась Австро-Венгрия, другие страны, костерок начал разгораться жарким огнём. И опять Россия не ввязалась в эту кашу благодаря Распутину, который уже стал «законодателем моды».
— Эти братушки — просто свиньи, из-за них не стоит терять ни одного русского человека, — заявил он.
Грубо, конечно, но что с него взять — безграмотный человек, до ста считать не умел! Однако он и в этот раз сумел убедить императора не воевать.
А война всё равно приближалась. Ещё не кончилась вторая Балканская, а министр иностранных дел Сергей Сазонов уже докладывает государю:
— Германский император Вильгельм Второй провёл совещание военного руководства. Обсуждались время и методы будущей войны. Кайзер считает, что начинать надо немедленно. Начальник генерального штаба Гельмут Мольтке подчеркнул: «Большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше. Всякое промедление ослабляет наши шансы на успех. Но нужна пропагандистская подготовка. Важно обеспечить народный характер войны против России». А гросс-адмирал Альфред Тирпиц заявил: «Имперский германский флот заинтересован в том, чтобы отодвинуть начало военных действий на год-полтора». Участники совещания согласились с ним…
Государь отпустил министра, не сказав ни слова. В тот день он никого больше не принял. Только грозное предупреждение английского ясновидящего Луиса Хамона крутилось в его голове: «Судьба этого человека и его имя скреплены с двумя самыми кровавыми и проклятыми войнами, которые были когда-либо известны. А в конце второй войны он потеряет то, что любил больше всего…»
Он плохо спал. И назавтра с утра — на охоту. Успокоиться, расслабиться. «Прямо из собора отправился на станцию и со всеми охотниками в Петергоф. Погода была серая, не холодная с сильным ветром. Всего убито 1192. Мною: фазанов 183 и куропаток 7 — итого 190. Вернулся в Царское Село вдвоём с Воейковым к 7 час. Читал. После обеда наклеивал [в альбом] фотографии».
Так записал в дневнике. Он славно поохотился сегодня. Удачная охота, но последняя. Отныне нет отчаяния в душе государевой, нет тревоги и страха от слов провидца. Есть смирение и спокойствие: чему быть, того не миновать. Всё понимающая супруга напишет ему: «Будь дружественным, но строгим, чтобы он [император Вильгельм II] понял, что он не смеет шутить с тобой, и чтобы он научился уважать и бояться тебя».
«Дружественным» — это хорошо, это правильно. Ссориться с кузеном Николай не собирается. Пусть тот в своей Германии увеличивает налоги и расходы на армию, пусть руками Австро-Венгрии разжигает новый костёр. Разумеется, опять на Балканах. Кайзер пишет своим военным стратегам: «Нужна хорошая провокация, чтобы иметь повод нанести удар. При нашей ловкой дипломатии и управляемой прессе
