Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

Разгружали машину под его пристальным взором двое пленных. Солдат в мышасто-серой, сильно потрепанной шинели, и молодой, вроде бы младший офицер. Этот был в новом, не успевшем даже обмяться на его тощей фигуре обмундировании. Ящики таскал старательно и нарочито быстро, всем своим видом выражая стремление быть полезным. Даже прикрикнул раз на неторопливо-равнодушного рядового: «Vorsichtig!» [«Осторожнее!» нем.]

Военинженер не без удовольствия наблюдал за тем, как типовые ящики с надписями на чужом языке перекочевывают из кузова на жухлую степную траву. На его выдубленном ветром скуластом лице светилась тихая гордость человека, нагрянувшего с подарками к хорошим друзьям, или даже скорее к близким родственникам.

— Прогулка вышла на ять. И без потерь, и с добычей, — произнес он, неспешно закуривая. — Прямо со склада все, можно сказать, муха не сидела. И пару фрицев в довесок, вместе с матчастью. Самых резвых мы наладили в наркомзем, а эти сообразили, когда пора «хенде хох», потому и живы.

— И впрямь, добыча, — Денисенко присмотрелся к пленным и удивился, — Ну, Андрей Владимирович, какая птица тебе попалась! Этот, который суетится, это же медицина. Унтер, вроде. «Недо-врач», по-нашему говоря.

— Так точно, в комплекте с аптекой шел! Если нужно, можете порасспросить его, что там где лежит. Я переведу.

Пленный сообразил, что говорят о нем, и вытянулся, откозыряв на немецкий манер, двумя пальцами к пилотке. Разобраться с затрофеенной матчастью можно было, конечно, и без него. Но Денисенко вознамерился допросить плененного «арцта» по всей форме. В конце-концов, еще сам товарищ Ленин писал, что врага надо изучать. Когда еще придет случай выяснить, на что похожа медицина противника? Так что допрос решили провести как полагается.

— Эта добыча дорогого стоить может! Пойдем, Алексей Петрович, полюбуемся, кого товарищ военинженер изловил. Без тебя такой разговор начинать негоже.

Пленный действительно оказался врачом ускоренного выпуска, звание его, «унтерарцт», прямого аналога в РККА не имело — «кандидат в офицеры», сдал экзамены, но в звание не произведен. Ни рыба, ни мясо — выше фельдфебеля, ниже офицера. Унтер был молод и очень напуган. Легко можно было догадаться, что вертится сейчас у него в голове: несколько часов назад его брала в плен невесть откуда взявшаяся диверсионная группа, всех, кроме одного шофера, положившая на месте. Кто знает, что на уме у этого офицера, так лихо говорящего по-немецки, что никто до последнего ничего не заподозрил? А ну как его сразу после допроса выведут в степь и пустят в расход? Может, зря он не сообразил схватиться за пистолет — все бы кончилось так же, только быстрее?

Нервически словоохотливый, пленный заговорил раньше, чем его успели спросить. Да, да, конечно, он все покажет. «Вот в этих трех ящиках — тут бинты, аптека, сверхштатные французские препараты, не знаю, почему командование не одобряет даженан, но запас велик, все очень качественное. Здесь инструменты. Только сегодня утром получили со склада и вот нам… так не повезло, а вашим офицерам — повезло. Хотя что считать везением…»

— Трещит как сорока, — Денисенко поморщился, — скажи ему, чтобы не стрекотал, а говорил толком. С самого начала, как положено, имя, звание. Откуда родом, где учился?

Военинженер переводил — Огнев и Денисенко немецкий учили давно и понимали разве что медицинские термины. Пленный приободрился и начал пространно отвечать, что родился он в Гамбурге и его семья живет там с… Здесь Локотош прервал, сказав «Отставить!»

— Этак он нам свою анкету будет от Ледового Побоища нести. Пусть к делу ближе.

Ближе к делу оказалось, что пленный должен был окончить университет в сорок четвертом, но война на Востоке, большие потери… его призвали, не дав доучиться даже до конца четвертого курса. Год подготовки, не медицинской, рядовым да санитаром — и на фронт, здесь он всего два месяца. И, «клянусь, господин офицер», вообще не брал оружия в руки, только на учениях'.

Так это было, или пленный на всякий случай приврал, но пистолет у него был. Этот трофей военинженер отдельно показал, уж больно занятный. Не уставной, немцы с «вальтерами» ходят, а почти антикварный «парабеллум».

— Право, я вовсе не хотел идти воевать. Медицина — благороднейшая из профессий, герр доктор, — пленный счел именно такое обращение наиболее уважительным, — Но когда идет война, никого не спрашивают, хочет он носить форму или нет. Сына нашего декана не призвали, сказали, что фатерлянду потребуются должным образом выученные специалисты! Разумеется, в тылу всегда нужны дети влиятельных родителей! Сын простого рабочего не может рассчитывать на такое расположение.

— Про рабочего пусть не затирает, — Денисенко, уловив знакомое слово, нахмурился. — Знаем мы их, «арбайтеров». На этакий пистолет честному пролетарию года два горбатиться. Каковы были его обязанности в армии?

Военинженер перевел вопрос, пленный обрадованно закивал и начал излагать. Все увиденное в армии оказалось совершенно непохожим на то, как он себе представлял военную медицину. Оберштабсарцт доктор Химмель, старый ворчун, не допустил его даже ассистировать при полостных операциях. Три недели его продержали на побегушках и отправили в батальон, помогать на передовой, невзирая на плоскостопие.

— На жалость давит, — фыркнул Денисенко, — При плоскостопии походка была бы другая, особенно с ящиком. Уж соображал бы, кому арапа заправляет, пролетарий плоскостопый.

Эпопея незадачливого недоврача в батальоне тоже не свидетельствовала об особых талантах. Во всяком случае, уже через две недели после нового назначения ему не доверяли ничего серьезнее, чем сидеть с безнадежными.

— Транспорта едва хватало для легкораненых, на пыльных дорогах машины требуют невозможно много обслуживания, а шоферы из пленных заморозили радиаторы у шести грузовиков, их, конечно…

Унтерарцт осекся на середине фразы, под тяжелым взглядом Локотоша беспомощно сжался, но тут же нашелся.

— … их так и не ввели в строй из-за отсутствия запчастей.

— С пленными что сделали, пусть скажет, — неторопливо произнес Денисенко.

— Не знаю, честное слово не знаю! Я знаю только, что мы остались без трети исправных машин! А когда я спросил о том, как на передовых пунктах соблюдать асептику, мне сказали, что это невозможно и даже думать об этом — признак изнеженного маменькина сынка, не представляющего современной войны! Я сослался на Эсмарха, но мне сказали, что еще одна подобная комедия и я буду копать полевые ровики!

Денисенко и Огнев обменялись такими выразительными взглядами, что пленный замолчал на полуслове, испуганно оглянувшись на военинженера. Тот наблюдал эту сцену