Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши

* * *

Войдя вслед за ней, я увидела красные бархатные кабинки, теплые деревянные панели, белые скатерти, абажуры с бахромой, похожие на абажуры в китайском квартале Бомбея. В изысканной и скромной «Ротонде», как я поняла, собиралась богема – слушала джаз и потягивала коктейли. В воздухе пахло кофе и спиртным.

На стенах кто-то оставил сотни набросков и рисунков, была даже одна маленькая статуэтка в виде потягивающейся кошки.

Жозефина заняла одну из задних кабинок, откуда хорошо просматривалась входная дверь. Я села за один из ближайших к ней столов, но спряталась за колонной. Официант, как и в Kavarna «Славиа» в Праге, был одет в белую рубашку, черные брюки и галстук-бабочку. А сверху повязал самый длинный белый фартук из всех, что мне доводилось видеть.

– Бонжур, Генри.

– Бонжур, мадемуазель. Vous voulez…

Я не расслышала, что Жозефина заказала.

Но когда он подошел ко мне, попросила то же самое.

– Кампари. – Он кивнул. – Bien.

И уже хотел отойти, но тут я спросила:

– Почему художники оставляют тут свои рисунки?

Он проследил за моим взглядом.

– Это делают те, кто не может заплатить. А когда приходят снова с деньгами, мы возвращаем им работы. Правда, в случае с некоторыми художниками, с Пикассо например, хозяин предпочитает не брать деньги, а оставить набросок себе. Жозефина и другие арт-дилеры, – он незаметно кивнул на Джо, – часто видят здесь рисунки своих подопечных, но не забирают их. Ведь это отличная реклама.

– Джо! Désolée, désolée!

К Жозефине бросилась полная женщина в свободном платье и широкополой шляпе, из-под которой выбивались кудрявые волосы. Щеки у нее были плоскими, на шею свисали брыли. Так и не поймешь сразу, сколько ей – тридцать, сорок или пятьдесят.

Она кинулась целовать Жозефину, та терпеливо подставляла щеки, но не улыбалась.

– Берта.

– Спасибо, что спасла мою картину. Ты же знаешь, Джо, какой Луи мошенник!

Тут я поняла, что это ее картину Жозефина купила на блошином рынке.

– Ты ела сегодня? – спросила она, когда Берта уселась за ее столик.

Потом подозвала Генри и попросила принести омлет и салат.

– И корнишоны, – добавила Берта, застенчиво улыбнувшись Жозефине.

– Возьми. – Та пододвинула к женщине стакан кампари. Говорила она с ней мягко, совсем не тем железным тоном, что слышала от нее я. – Берта, я же тебе говорила, нельзя отдавать ему свои работы. Ты слишком хороша. Они стоят намного больше.

– Да, но мне нужны были лекарства. И Рикарду тоже. – Она опустила глаза на обгрызенные до мяса ногти. И сжала руки в кулаки, наверное, чтобы не грызть их больше.

Жозефина взяла розовую ручку Берты в свои темные ладони. Кожа у Берты была очень светлая, а лицо, плечи и руки покрывали веснушки.

– Не нужны они тебе, Берта. А Рикард только мешает тебе писать. Он очень сильно осложняет тебе жизнь.

– Нет же, Джо, нужны! И Рикард мне нужен. – Глаза Берты наполнились слезами. – Если я брошу лекарства, я не смогу больше рисовать.

– Ты в этом уверена или просто боишься, что такое может произойти?

Принесли омлет, и Берта набросилась на него, словно умирала с голоду.

– Уверена, – пробормотала она с набитым ртом. – Однажды я бросила, и у меня так болела голова, что я не могла сосредоточиться. Рикард тогда принес мне чуть-чуть, просто чтобы уменьшить боль.

Она посмотрела на Жозефину большими голубыми глазами, и та вздохнула.

– Ладно. Раз не можешь бросить, в следующий раз хотя бы обратись ко мне, я продам работу так, чтобы тебе и на еду хватило. Уж точно получше, чем Луи Ле Гран. Мне нужно, чтобы ты нормально питалась и не теряла силы.

Берта улыбнулась, и я увидела, что на ее нижней челюсти не хватает двух зубов.

– Ты так добра ко мне, Джо. Pardon, что я забыла. – Она уставилась на лежащую на столе завернутую картину. – Можно мне сейчас забрать деньги?

– Сначала мне нужно ее продать.

– А одолжить мне ты не можешь?

– Чтобы ты отдала их Рикарду?

– Он заботится обо мне, Джо. Ты же знаешь.

– Тогда ответ «нет».

– А если я их ему не отдам?

– Тогда ты врешь и я все равно отвечаю «нет».

– Он вся моя жизнь.

– Твоя жизнь – это живопись. Ты столько сил в нее вложила.

Берта вытерла тарелку кусочком хлеба.

– Ну ладно. Тогда можно мне перно?

Кивнув, Жозефина подозвала официанта и вытащила из пачки еще одну сигару.

Берта напомнила мне многих моих пациентов, которые любили себя жалеть. Они постоянно сетовали на несчастья, хотя обеспечивали себе их сами. Например, мистер Миттал не выполнял указания врача, не промывал и не обрабатывал рану, как положено, в итоге подхватил инфекцию, вернулся в больницу и обвинил нас в том, что мы неправильно его лечили.

С улицы донеслись голоса, сначала тихонько, потом все громче и громче. Мне вспомнился митинг рабочих текстильной фабрики в Бомбее.

Посетители стали выскакивать на улицу поглазеть, что происходит, но Жозефина и Берта не трогались с места. Я тоже подошла к двери и увидела, что по бульвару Рашпай идет демонстрация с транспарантом: Les Riches Doivent Payer!

Богатый посетитель посмотрел на золотые карманные часы и сказал своей даме:

– Они не осознают масштаб опасности. Можно не сомневаться, что грядет новая война. И остановить ее таким протестам не под силу.

– Но они имеют право протестовать, – возразил молодой человек в распахнутом жилете и белой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами. – Посмотрите, сколько вокруг безработных! Четыре года назад тут отбою не было от клиентов. А теперь? Занят лишь каждый четвертый столик.

У меня скрутило живот. Может, и не стоило ехать в Европу сейчас, когда обстановка что в Праге, что в Париже была такая напряженная. Куда бы я ни пришла, люди обсуждали, что скоро грянет новая война, не менее кровавая, чем та, которую мир только что пережил. Нацисты и фашисты будут сражаться с остальной Европой и Америкой. А британцы, как и в прошлой войне, пошлют биться за себя индийскую армию. Иначе такой маленькой стране, как Британия, в войне не выстоять. Индийские солдаты будут гибнуть в войне, которую не начинали и которая ничего им не принесет. Можно было представить, сколько раненых и увечных хлынет в больницы там, дома. Колени у меня задрожали, и я ухватилась за столик, чтобы не упасть.

До своего места я добралась на подкашивающихся ногах. Официант принес мне стакан с красным напитком. А увидев, как я подозрительно рассматриваю его, спросил:

– Вы раньше никогда не пробовали кампари?

Я