Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши
Я вдруг подумала, что Мира, наверное, и с Амитом говорила о том же. И отвернулась, чтобы скрыть разочарование.
Жозефина сочувственно погладила меня по руке.
– Я была замужем за прекрасным человеком, когда заметила Миру Новак в école, – продолжила она изменившимся тоном. – И сразу же поняла, на что она способна, как невероятно талантлива. Ее не нужно было учить писать. Она с рождения это умела. Просто кто-то должен был огранить ее талант. Мы с Джином оба были очарованы ею. Ей тогда было восемнадцать с небольшим. И она жутко злилась на своего итальянского учителя Паоло. Уехала из Флоренции, потому что он не хотел с ней связываться.
Жозефина замолчала, вероятно, погрузившись в воспоминания. Потом, заморгав, продолжила.
– Мы заметили, что она одинока, и по ошибке приняли это за ранимость. Я же вам говорила, художников часто приходится защищать. И люди вроде меня не позволяют жадным коллекционерам на них наброситься. Мира была дерзкой, но во всем ее характере чувствовалось что-то от девчонки, вырядившейся во взрослую одежду, чтобы меньше бояться. Она, как ребенок, постоянно прощупывала границы окружающих. Спала со всеми подряд. Никого не пропускала. Просто чтобы доказать, что может.
Джо уставилась в мутные воды Сены под нами.
– Она участвовала в демонстрациях за равенство вроде той, что вы вчера видели возле «Ротонды». Думала, раз она наполовину индианка, значит, имеет право бороться против всех несправедливостей мира. Мира была дикой птичкой, не знала, где ей приземлиться. Родилась в Праге, но домом ее не считала. Училась в Париже, полюбила его, но не выносила местных, бьющих себя в грудь мужчин, которые были на десять лет ее старше и на двести килограммов тяжелее. Училась во Флоренции, но все это время только и делала, что сохла по Паоло. Все это не шло на пользу ее творчеству.
Жозефина вытащила сигариллу, но прикуривать не стала.
– Это я посоветовала ей попробовать писать в Индии. Может, потому что она так и не выбросила из головы Паоло. А может, потому что понимала: ее индийская половина еще не имела шанса увидеть свет. Она должна была прорасти у нее внутри. И посмотрите-ка, что из этого вышло. – Она улыбнулась, словно мать, гордящаяся успехами своего малыша. – Ее творчество приобрело новый смысл. Теперь она стремилась о чем-то сказать своими картинами. Боролась с несправедливостью без всяких демонстраций. Показывала женщин за работой, женщин, выполняющих тяжелый труд, который они не выбирали и не хотели. Вот в чем заключается – заключалась, – помедлив, поправилась она, привыкая к новому слову, – ее гениальность.
Джо говорила примерно о том же, о чем Мира, лежа на больничной койке. Именно так она объясняла, почему выбирает именно эти сюжеты. Говорила, что Индия помогла ей раскрыть ее сущность. Но кое в чем их с Джо версии отличались. По словам Миры выходило, что это она верховодила в отношениях с Паоло, Жозефина же утверждала другое. Со времени их знакомства до того, как Мира попала в больницу, прошло десять лет. Почему же Мира сказала, что ребенок, которого она потеряла в «Вадиа», был от Паоло?
– Расскажите мне о Паоло, – попросила я.
Джо сморщилась. И прикурила сигариллу.
– Он стал ее наставником. – Она выпустила в небо облачко дыма. – Мире было пятнадцать, когда они познакомились во Флоренции. Черт знает, зачем он связался со школьницей вдвое его младше. Надо отдать должное, он был чертовски красив. Мире нравилось писать его портреты. Но мне лично он был отвратителен. Вы знали, что с ее матерью он тоже спал? Вот что свело Миру с ума. Он мучил ее. Мучил! Настоящее чудовище! – Джо покачала головой. – Я с ума схожу от злости, представляя, что она могла бы создать, если бы не отвлекалась на него. И это не прошло для нее даром. В итоге из-за него она была очень несчастна. Вы не представляете, сколько раз мы с Джином приходили к ней и находили ее в постели. Она целыми днями просто лежала и ничего не делала. Я старалась растормошить ее шутками, приносила еду. Она так любила маленькие макаруны из «Ладури». Я покупала их всех цветов. Она наедалась и ненадолго светлела. Я укладывала ее в постель и расчесывала ей волосы, пока не уснет.
Жозефина снисходительно улыбнулась.
– Как я и говорила, несмотря на броскую внешность, талант и сильный характер, в душе Мира оставалась маленькой девочкой. Создавалось ощущение, что мать с отцом ничему ее не научили. Когда ей стало совсем худо, я написала ее матери – та гуляла по Аптекарскому саду в Челси. Она же ответила мне, что у Миры просто дурной характер. Мол, все пройдет. Тогда я написала отцу, который покорял Альпы с гималайским клубом. Тот вообще не ответил. У Миры никого не было, ей некуда было пойти. Она отчаянно нуждалась в безопасном месте. А еще ей нужна была возможность писать, чтобы никто не мешал. Я дала ей денег на билет в Индию, знала, что там она расцветет. И знаете, что она сделала?
Жозефина ткнула в мою сторону сигариллой. Я опустила глаза на свои руки. Она уставилась на меня своими еще сильнее потемневшими зрачками.
– Переспала с моим мужем. Разрушила мой брак.
– Она говорила.
Жозефина развернулась и оперлась на парапет локтями.
– Бедняга Джин. Не понимал, во что ввязывается. Она же просто играла им! Изучала, проверяла – она со всеми так поступала. Хотела понять, как далеко можно зайти, прежде чем тебя остановят. – Жозефина стряхнула пепел в Сену. – Она говорила вам, что взяла мои деньги? Взяла в долг под будущий гонорар от одной из самых моих крупных сделок. Вернее, она могла бы стать одной из моих самых крупных сделок, если бы Мира не удрала без предупреждения в Прагу и не объявила, что не станет заканчивать заказ.
Этого я не знала. Мне Мира сказала, что уехала в Прагу без гроша в кармане.
– Вряд ли вас это утешит, мадам, но она очень жалела о том, как поступила. И желала все исправить. Уже под самый конец она сказала мне, что вы и ваш муж были очень к ней добры. Что создали ей имя в художественном мире.
Джо выбросила сигариллу в реку.
– Она говорила, что я ее выгнала?
Я кивнула.
– Сколько лет прошло с тех пор, как вы выставляли Миру?
– Девять.
Я мысленно прикинула временные рамки.
– То есть вы занимались ею уже после того, как она уехала в Индию?
– Да, продолжала ей помогать, как дура. Потому что она сказала мне то же, что вам. Что ей очень жаль. Что она раскаивается в своем поступке, в предательстве.