Облака на коне - Всеволод Шахов

Море постепенно успокаивалось, волны набегали уже не так яростно. Понемногу затихала и внутренняя обида. Пришли воспоминания из далёкого детства.

…Струйки весенних ручейков, серебрясь на солнце, ласково звенели. Жизнь постепенно пробуждалась. Вода… Звон и журчание вокруг: капли, звякающие с карнизов домов; поток, несущийся по деревянному жёлобу, переброшенному через тротуар; сползающая с пригорка, подмякшая ледяная горка, всю зиму радовавшая детвору. Отовсюду вода. Сначала просачивается по неприметным ледяным капиллярам, потом постепенно собирается в уже заметные ручейки, и, спускаясь по наклонной улице, набирает силу, образуя мощный поток, перед которым замешкались статный господин в дорогом распахнутом пальто и заурядных галошах и старушка в потрёпанном зипуне и резиновых сапогах. Остановились, дождались, пока дворник услужливо подтащил наскоро сколоченный мостик – две продольные доски, перехваченные тремя поперечинами. Господин, пляшущей походкой, преодолел водяное препятствие и, не оборачиваясь, уверенным шагом, последовал дальше. Старушка же шла переваливаясь, покачиваясь, охала, пугалась каждого шага, когда доска прогибалась. Но и она преодолела это водное препятствие. Оглянулась на дворника, слегка поклонилась и перекрестилась. Дворник заулыбался в ответ.

Журчание и звон воды теперь сопровождался гомоном детворы. Ватага ребят, с верхней улицы, не бежала, а медленно переходила по ещё покрытым льдом местам, перепрыгивая через пробитые водой канавки. Каждый из них смотрел вниз – на воду, контролируя перемещение небольших корабликов. Кораблики были деревянные: у кого–то парусник с тремя основательными мачтами, у кого–то несуразные лодчонки–брусочки с воткнутым по центру прутиком,

Ванька подбегал то к одному, то к другому кораблику, хотел схватить, подержать в руках, рассмотреть витиеватую резьбу на бортах парусника, но суровые взгляды незнакомых ребят отпугивали. На одном кораблике Ванька разглядел надпись, читать ещё не умел и спросил светловолосого парня. Но за него ответил другой, долговязый с прямыми волосами: «Это название моего парусника – "Мечта!"» Рядом шла девочка, посматривая на свой кораблик: «А у меня – Бойкий». Со всех сторон посыпалось: «Дерзкий», «Отважный», «Быстрый».

Кораблики шли к площади, где бурлящие потоки с верхних улиц шумно сходились. Ванька предугадал где их нужно встречать и устремился туда. Вот «Бойкий» сделал поворот и, подхваченный потоком, скрылся под ледянистым навесом, подмытым талой водой. Протяжённый ледяной туннель скрыл и остальные пять судёнышек. Ребята, проводив свои кораблики в неизведанное, теперь перебегали к выходу из закрытого туннеля, метрах в пяти ниже, и ждали. Кораблики не показывались.

Ваньке казалось что вот–вот первый, пройдя тёмный невидимый коридор, покажется, но пауза затянулась. Ребята заволновались. Долговязый потоптался по тем местах, где, как ему казалось, пролегал путь ручейка, скрытый льдом. Остальные последовали его примеру. Пытались проломить ледяную корку – долбили, кто каблуками сапог, кто обрубками досок. Подошёл дворник. Подал самому старшему металлический прут.

Ванька тоже искал, но искал там, где поток шумно выходил на свет. Прозрачные края льда, подточенные водой, здесь утончались. Ванька нагнулся, заглянул под ледяную корку и увидел кораблик. Тот пытался занять вертикальное положение, но зацеплялся мачтой за лёд и снова кренился. Тем не менее, течение, всё же, протискивало его вперёд. И вот кораблик сделал последнее усилие и освободился из туннельного плена. Ванька радостно закричал: «Колабль, колабль!» Подбежал долговязый и крикнул остальным: «Вот, смотрите, моя "Мечта" всех вас обогнала». Он подхватил кораблик и прижал к груди.

Остальные ребята, по очереди, перехватывали друг у друга металлический прут, остервенело долбили лёд, вызволяя свои кораблики из ледяной неволи.

Ванька подошёл к долговязому и подёргал за штанину. Тот недовольно поглядел.

– Тебе чего?

– У меня, когда я выласту, тоже будет свой колабль… больсой… у тебя такого не будет… – как Ванька ни старался, ему не удавалось выговорить некоторые буквы.

– Иди–иди, гуляй, капитан! Говорить сначала научись!

…Паньков невольно улыбнулся, рубанул ребром ладони по высокому стебельку травинки. Стебелёк переломился в тонком пояске, но не оторвался, а как–то грустно поник. «Корабль у него будет… Что, Паньков, теперь на землю? Пойдёшь на базе сидеть, листы полётные отмечать, да по посёлку бегать в швартовную команду вместе с Ободзинским людей собирать».

Возглас Шуры перебросил в настоящее. Она выглядывала из окна летнего дома.

– Иван, тебе звонят по телефону. Не поняла кто, но кто–то из твоих. Плохо слышно.

Паньков не спеша вошёл в дом.

–… Иван, там это… – голос в трубке периодически пропадал. Паньков устал переспрашивать, пытаясь собрать фразы воедино. С трудом понял, что говорит Кулагин: – ..лететь собираемся… нет, не Новосибирск… за папанинцами… успеешь… телеграмму тебе отправил… если спешить… ладно, решай сам.

Паньков медленно положил трубку, но в голове уже выстраивался план, как быстрее добраться до Москвы.

– Что там случилось? – Шура беззаботно прошла мимо.

– Шура, я срочно должен вылететь домой, там серьёзный полёт затевается, – он посмотрел на меняющееся выражение лица жены, и, чтобы пресечь озвучивание недовольства, безапелляционно отрезал, – без меня никак не получится! Там такое ребята затевают! Папанинцев спасать будем!

Шура покачала головой: – Неделя отпуска осталась…

Паньков дальше уже не слышал. Он бежал к морю, на ходу скидывал ботинки и рубашку. Остановился только перед самой кромкой воды, чтобы стянуть брюки. В голове стучало: «Не бросили, не бросили!» Радость обволакивала душу.

Вода… вода… ласковая… обжигающая… стихия…

Чёткие сильные гребки! Как хороша жизнь!

13

Лена спешила. И хотя противоречивые мысли сшибались друг с другом, всё же, где–то в глубине сознания, надежда на то, что успеет увидеть Николая, ещё теплилась. Сегодня всё складывалось не в её пользу: сначала занятия в институте задержали её до вечера, потом из–за снегопада остановились трамваи и пришлось пешком пробираться по сугробам до Савёловского вокзала, где долго прождала пригородный поезд

Мохнатые мокрые хлопья снега, под порывистым ветром, лепили прямо в лицо, пока она мелкими шажками перебегала по тропинкам в Долгопрудной. То и дело останавливалась, пропускала встречных людей, пыталась выяснить, не улетел ли ещё «Вэ–шесть». Встречные недовольно бурчали: женщина с меховой муфтой недоумевающе – «в такую–то погоду?», вежливый старичок в очках задумчиво – «вроде, слышал, моторы запускали», подвыпивший молодой человек путано – «лететь–то собрались…»

Лена про себя негодовала. Как же так, не знать…

Позавчера Николай забежал к ней в институт, всклоченный, с тёмными пятнами под глазами и набухшими веками. – последствия бессонных ночей.

– Я к тебе только на пять минут… – сбивчиво рассказывал, пока выходили на улицу, – в штабе перелёта… не вылезаю оттуда. Два дня на сборы. Даже нет