Молот шотландцев - Виктория Холт
Он всегда предпочел бы поддерживать короля. К тому же их связывали семейные узы. Двадцатью годами ранее, когда сводные братья и сестры короля наводнили страну в поисках выгод, Генрих решил, что Гилберт станет хорошим мужем для его родственницы, Алисы Ангулемской. Гилберту тогда не было и десяти лет, и его мнения никто не спрашивал. Брак оказался в высшей степени неудачным.
Теперь, когда они вместе пили вино и слушали менестрелей, певших для увеселения собравшихся, Гилберт созерцал счастье короля и королевы, и взгляд его стал немного тоскливым — что не укрылось от короля.
— Надеюсь, теперь нас ждет мирное время, — сказал Гилберт. — Бароны на это уповают.
— Я сделаю все возможное, чтобы их надежды оправдались, ибо верю, что они желают процветания стране не меньше, чем я сам.
— Этого бароны желали всегда, милорд.
Вот еще одно проявление прямодушия Гилберта. Он не собирался притворяться, чтобы угодить королю, и потворствовать ложному представлению, будто покойных следует лишь хвалить, а Генрих был святым. Генрих сам навлек на себя беды, а поскольку он был королем, беды эти стали бедами всей страны. Гилберт давал понять, что бароны будут поддерживать нового короля, пока тот действует мудро и на благо своей страны.
Поскольку именно это Эдуард и намеревался делать, отношение Гилберта не вызвало в нем неприязни.
— Это воистину счастливое предзнаменование, — продолжал Гилберт. — Ваш крестовый поход позади. Народ любит королей-крестоносцев, покуда их походы в прошлом, и их нельзя обложить налогом для их оплаты, пока король странствует, оставляя страну в чужих руках. Так что им по нраву король-крестоносец, который заранее доказал, что он великий воин, а если у этого короля есть любящая жена и семья, это им и вовсе по душе. Для мужчины это великое благо.
— Прости меня, мой друг, — сказал король, — но не чудится ли мне, что в этом вопросе ты несчастлив?
— Скажу вам так, милорд: если бы я мог избавиться от Алисы и взять другую жену, я бы с радостью это сделал. Она из властолюбивой семьи. Ваша бабка была необузданной женщиной, сир, и, будучи королевой Англии, имела власть даже над королем Иоанном еще долгое время после их свадьбы, но, выйдя замуж за Гуго де Лузиньяна, она породила племя гарпий.
Эдуард едва заметно улыбнулся. Жена Гилберта, Алиса Ангулемская, была племянницей Алисы де Лузиньян, сводной сестры Генриха III.
— Вы говорите о моей семье, сэр.
— И о моей собственной, раз уж я с ней породнился. Но правда есть правда, и вы, милорд, первым признаете ее таковой.
— Значит, вы хотите развестись с женой, а папа, клянусь, проявляет неуступчивость.
— Вы угадали. Как легко попасть в брачную ловушку. Мне было десять лет. Что может сделать мальчик в таком возрасте, кроме как подчиниться воле старших, и вот он на всю жизнь обременен женой.
Эдуард рассмеялся. Жену ему тоже выбрали, и все же, будь у него возможность выбирать по всему свету, он бы выбрал именно ее. Ему повезло. Он должен был посочувствовать бедному Гилберту.
— Удачи вам, — сказал он, — и когда вы освободитесь, Гилберт, мы найдем вам добрую жену.
— С позволения милорда, я найду ее сам, — последовал ответ.
Пребывание в Танбридже было весьма приятным. Гилберт, граф Глостер, самый могущественный человек в стране после короля, был на его стороне.
Эдуард выразил свою благодарность за оказанное ему гостеприимство; он дал понять, что рад поддержке графа, но при этом твердо решил следить, чтобы она не ослабевала.
После Танбриджа был Рейгейт, где их ждал Джон де Варенн.
Внук великого Уильяма Маршала, а следовательно, принадлежавший к одной из богатейших семей страны, Джон де Варенн в детстве стал одной из брачных сделок того времени; Генрих III устроил ему брак со своей сводной сестрой, Алисой де Лузиньян, которая приходилась теткой жене Гилберта де Клера. Королю, как человеку семейному, стремившемуся как можно лучше устроить своих неимущих родичей, это казалось идеальным решением. У Эдуарда никогда не было причин сомневаться в верности этого человека, столь тесно связанного с ним семейными узами.
Поэтому пребывание в Рейгейте было весьма приятным, омраченным лишь растущей тревогой королевы за юного Генриха.
— Сердце разрывается видеть, как он пытается скрыть свою слабость, — сказала она Эдуарду, когда после долгого дня встреч и празднеств они остались одни. — Я знаю, дитя нездорово. Он так легко утомляется. Ваша мать говорила, что с маленьким Иоанном было то же самое.
— Генрих еще мал, любовь моя. Он это перерастет.
— Но маленького Иоанна мы потеряли.
— Нас тогда здесь не было.
— Ваша мать стояла над ним, как сторожевой пес. Она предана детям, однако… — Королева осеклась, но Эдуард мягко положил руку ей на плечо и улыбнулся.
— Думаю, мы понимаем мою мать, — сказал он. — Не было никого преданнее своей семье. Будучи умной, красивой и усладой моего отца, она привыкла поступать по-своему. Ей придется отучиться…
Но королева была неспокойна, и она передала эту тревогу Эдуарду. Их дочь Элеонора была совершенно здорова. Такой же была и Джоанна, когда они оставили ее в Кастилии; а ведь можно было сказать, что появление Джоанны на свет было не из легких. Акра — не самое благоприятное место для рождения, да и удобств там сильно недоставало. И все же она с самого начала росла и крепла. Другая малютка умерла, но это, возможно, было следствием тех лишений, что ее мать перенесла до родов. Нет, они могли иметь здоровых детей. Элеонора была излишне встревожена из-за смерти Иоанна, и совесть продолжала мучить ее, ибо она разрывалась между необходимостью оставить детей и быть с мужем.
На следующий день королева была все так же подавлена, хотя и пыталась скрыть свои чувства, зная, как ее страхи тревожат мужа.
Но король это видел; он отвел ее в часовню в Рейгейте и, призвав священника, поведал ему о тревоге королевы.
— Здесь поблизости, я полагаю, есть гробница святого, — сказал король. — Пусть сделают восковую фигурку моего сына и сожгут ее в масле перед ликом святого. Быть может, он вознесет мольбу Богу и Пресвятой Деве о его спасении.
Священник поклонился и сказал, что так и будет сделано, ибо то был распространенный обычай — сжигать в масле восковую