Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

но, что гораздо хуже, и на бирже. Как только у нее завязались отношения с Андреасом, фантазия ее приобрела невиданный дотоле размах. В его объятиях ей грезились такие изыски, что она просто диву давалась. Стоило ей только посмотреть на своего благочестивого поэта, как она ощущала приступ жизнерадостности, она начинала актерствовать, как и он, и его блажь передавалась и ей. Она была на все способна; если бы судьба свела ее с таким человеком, как Либлинг, она ударилась бы в сионизм.

Не успев еще надеть корсет, она урвала минутку и послала ему в зеркало воздушный поцелуй. Он сразу вскочил и подбежал к ней. Ему было жалко, что ее бюст скроется под лифом на китовом усу.

— Подожди капельку, — попросил он.

Она сказала только:

— Ах ты дитя!

Он провел руками по ее шелковой нижней юбке, которой гордился. Он даже спросил, что она стоит.

— Ах ты дитя! — повторила она.

— Какими духами ты душишь корсет?

— Crabapple [26].

— Где, собственно, надушено?

Он принялся искать, принюхиваться и успокоился только тогда, когда нащупал надушенное саше.

— Ты бы мог быть прекрасным дамским портным.

— Вот был бы приятный заработок!

Он увивался вокруг нее, ластился к ней, он хотел совсем исчезнуть в ее юбках и от удовольствия мурлыкал, как котенок. Она засмеялась.

— Перестань, ты мне мешаешь! Я так никогда не уйду. Лучше помоги мне надеть лиф!

— Не застегивайся! — взмолился он. — От тебя так хорошо пахнет. Пусть у меня в носу, когда ты уйдешь, останется воспоминание о тебе.

Запрокинув голову, она поглядела на него из-за полуопущенных век.

— Ты находишь, что я хороша, да?

— Что за вопрос!

Он бросился ей на шею, но она отстранила его.

— Осторожно, прическа! Я уж и так растрепана.

— Ну и что ж? — наивно спросил он.

— Ах! Вы таких вещей не замечаете. Но первая же встречная женщина сразу догадается, откуда я иду.

— Правда?

— Святая невинность!

Она потрепала его по щеке, но к себе прикасаться не позволила. Затем опять подошла к зеркалу, чтобы надеть шляпу.

— Ужас, во что превратилась моя прическа, придется идти к парикмахеру. Без щипцов не обойтись. — Она оглянулась на него через плечо. — Ведь я не захватила с собой щипцов.

— А почему?

— Потому что не думала, что ты с первого же раза проявишь такой пыл.

Он засмеялся, польщенный.

Наконец она натянула перчатки и опустила на глаза вуалетку. Он скорчил такую физиономию, будто вот-вот расплачется.

— Ну куда ты уже собралась?

— Он еще спрашивает! Может быть, у меня в гостиной уже с час как полно народу. Хоть бы Аста была дома!

Странно, только что она принадлежала ему одному и вот уже собирается вновь ко всем этим чужим людям. Как это она может с любовной тайной в душе выдерживать их испытующие взгляды!

Адельгейду разжалобило его лицо.

— Не грусти, сокровище мое! Мы можем видеться каждый день. Впрочем, можно и сейчас пойти вместе. — Так как он вытаращил на нее глаза, она спохватилась: — Или приходи спустя полчаса. Что в этом такого?

— Что в этом такого?

Он отскочил от нее на два шага, он не находил слов для выражения своего ужаса. Что же это? Только что они вместе занимались таким делом, а теперь она предлагает ему появиться полчаса спустя у нее в гостиной, поздороваться с ней, как с хозяйкой дома, и выпить с гостями чашку чая. Это уж слишком! Вся его гумплахская добродетель возмутилась. Подобное отсутствие предрассудков не укладывалось у него в голове, хотя и внушало ему известное уважение.

Адельгейда заметила его растерянность, хорошенько не понимая, что, собственно, так поразило его. Но она воспользовалась моментом, чтобы ускользнуть. У дверей Андреас догнал ее. Она коснулась губами его уха.

— Завтра в три, — шепнула она.

Он хотел последовать за ней, но она втолкнула его обратно и приложила палец к губам. Из кухни выглядывало наглое лицо фрейлейн Левцан, хорошенькой хозяйской дочки. Адельгейда захлопнула дверь перед носом Андреаса. Он повалился на стул и слушал, как замирало шелковое шуршание ее нижней юбки. Вот захлопнулась входная дверь.

А все-таки он добился своего! Адельгейда принадлежит ему! Поразительно! Он даже головой покачал. Раздумывая над этим невероятным событием, он несколько раз повторил, с каждым разом все громче:

— Супруга генерального консула Туркхеймера.

Этот титул звучал для него особенно фантастично, словно повышение в чине, выпавшее на долю ему самому. Он не знал, которое из двух слов — «генеральный» или «консул» — особенно импонировало ему. Во всяком случае, все в целом звучало неотразимо.

— Супруга генерального консула, да к тому же еще республики Пуэрто-Стервенца. Эх, знали бы в Гумплахе!

При воспоминании о своих земляках он вдруг вскочил со стула, выкинул антраша и пустился в пляс по комнате, в буйный и неутомимый, радостный пляс, словно торжествующий каннибал, который не израсходовал всех сил на победу и теперь не знает, куда девать избыток энергии. Когда он, наконец, остановился, в дверях стоял его сосед Кёпф.

— Здесь, верно, церковный праздник? — спросил он и приветливо улыбнулся веселому монаху.

— Так и есть, церковный праздник! — заявил Андреас, переводя дух. — И если бы вы только знали, какая церковь, красивая, большая, уж будьте покойны. И богатая церковь! Именуется она Адельгейда Туркхеймер!

— А, поздравляю! — Кёпф был искренне поражен. — Действительно, быстро сладилось.

Андреас принял самодовольный вид.

— Ерунда! — выпалил он.

— Вы довольны?

— Ничего себе, благодарю вас. — Он расхохотался и от возбуждения заговорил по-мужицки, не выбирая слов: — Лапаю у себя в доме самую красивую бабу, какую только видал, а он спрашивает, доволен ли я! Ох, и повеселился всласть! Да, уважаемый, самую красивую, — повторил он. — Прикажете подробности? — Он не стал дожидаться приглашения: — Груди у нее, что твои мешки с мукой, это уж будьте благонадежны. Как набитые мукой тугие мешки. А бедра — таких и вообще не видано!

Он подумал и продекламировал:

Этой плотью колоссальной,

Массой женственных красот

Я владею без хлопот

С деликатностью похвальной [27].

— Это из Гейне, — гордо прибавил он.

Он повернулся разок вокруг своей оси, перепрыгнул через ближайший стул и снова понесся в победной пляске торжествующего каннибала.

IX

Политика и экономика в Земле обетованной

Они жили как во сне, десять дней жили они как во сне.