Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин

- Глядишь, наш Букабай еще аулнаем станет, -хихикнула байская сноха.

- Ну и что? И стану!- мрачно сказал Букабай. -Думаешь, я хуже придурковатого сына Сарыбая, который где попало теряет печать?!

Бай и байбише презрительно выставились на батрака.

- Смотри, куда он метит!

Пять лет спустя, в мае, случай опять столкнул меня с Букабаем. Встретились мы на дороге. Шел он пешком, на плечах старый рваный чапан.

- Куда путь держишь, Букабай?

- К аулнаю. Из казны поступила мука, вот и плетусь за ней. А то, боюсь, растащат и опять останусь ни с чем. Когда раздавали семена, у меня с голоду ноги отнялись, а Карим и прикарманил мою долю пшена.

Был Букабай бледный, осунувшийся, как после тифа. Даже стоять на ногах и то ему было трудно, и разговаривал он со мной, сидя на обочине дороги. Он подробно ответил на мои расспросы, рассказал, что бая прогнали, и он вместе со своей байбише всю зиму, шесть долгих месяцев, побирался, как нищий, и жрал кошек и собак.

- Пришло лето, не пропадем. Байской сохой я распахал и засеял один клин проса.

В том же году я встретил Букабая на току. Он перелопачивал на ветру небольшую кучку проса.

- Да будет богат кирман!

- Спасибо! Он и так богат, что сусеки трещат, а на налоги еле хватает, - невесело пошутил Букабай.

Оказалось, при распределении семян аулнай записал, будто Букабай получил два пуда проса и засеял два клина земли.

- Я же вам говорил: мою долю присвоил подлый Карим. Всю зиму я голодал, а весной обменял единственную алашу, приданое жены, на полпуда зерна. Посеял, радовался, а теперь весь урожай ухлопаю на налог. Ну, ладно, у людей нынче хлеб есть, небось проживем как-нибудь, хоть на милостыни...

Обиды на власть, взимавшую налоги, бедняк Букабай, однако, не имел.

- Все надеемся, скоро беднякам выйдет полное равенство. Но пока оно наступит - баи нам все жилы еще вытянут, - заметил Букабай, вновь берясь за лопату.

В 1923 году, в октябре, я попал на выборы в Четвертом ауле. Собрались главным образом бедняки. За длинным расшатанным столом, разложив перед собой бумаги, сидел серолицый усатый мужчина.

- Товарищи! Меня прислала к вам власть для проведения выборов. Выбирать будете вы. Для руководства собранием нужно избрать президиум, -сказал он.

Собравшиеся недоуменно переглянулись.

- Объясни, дорогой, что это за <перезден>?

- Президиумом называют тех, кто ведет собрание. И еще имейте в виду: на собрании должны присутствовать только бедняки. Богачам, рядившимся в бедняков, отныне среди вас нет больше места. Довольно они морочили головы! И если такие затесались тут, их следует выпроводить.

- Мырза, разрешите мне сказать?- спросил Букабай.

- Говорите!

- Среди нас сидит Карим, отпрыск бая Каукимбая, у которого я батрачил долгие годы. Во времена Николая он несколько лет был аульным правителем. Если можно, пусть этот господин покинет помещение.

- Вполне справедливо. Кто такой Каукимбаев? Потрудитесь выйти вон! - сказал инструктор.

Среднего роста, рыхловатый байский сынок, покрываясь пятнами, двинулся к двери. Его провожали откровенно злорадствующими, насмешливыми взглядами.

- Ну, так кому же доверяете вести собрание?

- Кому же? Букабаю!

Все разом оживились, зашумели.

Букабай опустился на стул рядом с инструктором.

Представитель власти говорил долго. Наконец он кончил, и приступили к выборам. Букабай не удержался и попросил слова.

- Слышали, о чем говорит этот джигит? Значит, теперь все в наших руках. Власть дает нам равенство, и мы должны им воспользоваться. Думал ли я когда-нибудь выйти в люди и вот так руководить собранием? Никогда! Даже во сне такое не снилось. Пяти лет я остался круглым сиротой и до тридцати мыкал горе, гнул горб на чужих. А что имел? Ни платы, ни пищи. Свидетель аллах - ничего! Ничего, кроме ругани да измывательств. А в голодном году меня и вовсе вытолкнули в шею. Карим не дал мне семян, а налог свой записал на меня. Много обид я снес. Что там говорить, вы и сами все знаете... Поэтому хочу вам сказать: выберите аулнаем такого, кто по-настоящему позаботится о бедняке, кто душой болеет за бедняков. Только тогда мы добьемся равенства.

- Тебя выбираем!

- Пусть аулнаем будет Букабай!

- Букабай!

- Подождите,- поднялся инструктор.- Ставим на голосование.

- Ставь не ставь, голосуй не голосуй, а аулнай -Букабай.

- Да, да! Букабай - аулнай!

- Да здравствует равенство кедея!- крикнул кто-то.

- Да здравствует равенство бедняков!- перевел другой сейчас же.

1923 г.

О, ВРЕМЕНА!

Над кем надсмехается нынче время? Над баем, владевшим тысячью лошадьми, над мырзой, хорохорившимся за дастарханом, над кичливыми и жеманными байскими красотками. Подмяло их теперь крутое время, растеребило, как клок шерсти, заставило думать о куске хлеба и одежке, чтобы хоть срам прикрыть.

Среди сорока семей Карыкбола разве мог кто-нибудь сравниться с Жайлыбаем? Толстомясым и дородным был его отец - Сырлыбай. Про него неизменно говорили: <Дюжий бай, верблюжий бай>. После его смерти во всех сорока юртах Карыкбола с еще большим усердием стали почитать священный дух покойника. Старики-старухи в конце каждого намаза просили Всевышнего облагодетельствовать <правоверного Сырлыеке>. Собираясь в дальнюю дорогу, и стар и млад молились над его прахом. Молодки даже под угрозой казни не осмеливались своими грешными устами произносить его святое имя, даже слова, начинавшиеся со слога <сыр>, и то не произносили.

Вместо, например, <сырлы-аяк> - расписанная чаша - говорили <бояулы-аяк> - крашеная чаша. Словом, везло Сырлыбаю: на этом свете был - бай, а на том -попал в рай.

Сырлыбая заменил Жайлыбай. Богатством он превзошел отца. Все ему в рот заглядывали. И почет, и слава были у Жайлыбая. И власть, и право тоже были в его руках. Дело решенное, но его никто не считал решенным.

Но... времена превратны, утверждают старцы. Все вокруг переменилось, все порушилось и вздыбилось, ноги стали головой, а голова - ногами. Захлестнул этот грозный поток и Жайлыбая, и смыл он у него скотину в хлевах, унес с собой овец из кошар. А нет скота - нет и богатства, и радости тоже нет. А без этого какой смысл во власти?