Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов
Шутка матери развеселила ее детей, Абая и Макиш.
- Апа, конечно, пастух Кодыге не виноват. Но мне-то что было делать? Отец ведь сегодня отправляется в дорогу! -сказал Абай.
- А что? Можно узнать из книг, по каким дорогам надо будет ему добираться? - поинтересовалась Улжан.
- Можно, апа. Если даже и нет прямой столбовой дороги, однако указаны старинные караванные пути, которые доведут до места, - отвечал Абай. - Книги мне все рассказали, как будто я уже сам побывал в тех странах, через которые надо ехать отцу.
Он говорил об этом с такой радостью, словно нашел некий клад.
Но Улжан прекрасно знала, что дорога для путников будет долгой и нелегкой. Она хотела бы услышать, какие сложности возникнут на пути, каких опасностей надо остерегаться. В комнате не было чужих людей, к тому же Абай никогда ничего не скрывал от матери, потому и рассказывал обо всем, что выведал из книг, ничего не тая. Мать внимательно слушала, и сестра Макиш проявила большой интерес к рассказу Абая.
- Рассказывай, Абайжан, все-все рассказывай! - просила она.
Абай вдруг заметил, в каком сильном душевном напряжении находится его сестренка, и, помедлив с продолжением рассказа, внимательно посмотрел на нее.
Макиш была любимой келин в богатом, благополучном доме, все у нее сложилось по-доброму, но она продолжала хранить свою привязанность к родительской семье и очень близко к сердцу принимала все, что касалось ее кровных родственников. Благополучие отчего дома и всех его домочадцев было ей небезразлично. Горячие родственные чувства не только к отцу и матери, но ко всем людям рода Тобыкты, к каждому из них, кого только она знала, Макиш проявляла неизменно и постоянно. И люди, приезжавшие из степи в город, испытавшие на себе ее бескорыстную заботу, были глубоко и искренне ей благодарны. Чтобы понять чувства этой молодой келин, надо представить себе переживания юной девушки, почти ребенка, которую помимо ее воли отправляют на далекую чужбину замуж, оторвав от всех ее любимых и дорогих людей, от милых сверст-ниц и уважаемых старших женге. О, сколько скрытых слез и горестных дум таится в душе такой келин на чужбине! Сколько же будет длиться ее жгучая душевная боль и тоска по родине, пока не придут смирение и покорность и не остынет душа!
Чуткий Абай, хорошо понимавший душевное состояние сестры, не хотел при ней открывать матери кое-что из своих соображений в связи с далекой поездкой отца. Однако Макиш разгадала его намерения и решительно потребовала у брата:
- Рассказывай все! Правду ли говорят, что туда еще не отправлялся ни один человек из наших краев? И ты скажи, братец, без утайки, вернется ли отец назад живым?
Сестра высказала вслух то, что таил Абай глубоко в душе, но не хотел говорить об этом при матери. Сделав несколько глотков чаю, Абай отодвинул пиалу и, даже не притронувшись к пирожкам-самса, искусно приготовленным городским поваром, взял в руки бумаги с выписками, сделанными им ночью. Отвечая на вопросы Улжан и сестры, Абай стал просто вслух читать то, что ему удалось узнать из книг.
- Макиш, нелегок будет путь отца, нам остается лишь надеяться на Всевышнего. Кто может знать, когда смерть придет к человеку: в его доме или же будет подстерегать на дороге?
Наш отец собрался в такой далекий путь, когда ему уже перевалило за семьдесят. А ведь в пути будут у него всякие тяжелые испытания, и непредвиденные лишения, и даже опасные угрозы. Месяцами ему придется быть в чужих странах, среди разных народов, не зная их языка. Придется ему одолевать страшную жару в пустынях, где горят копыта лошадей, где человек вынужден беречь каждую каплю воды. Откуда ждать помощи, если он вдруг занеможет в пути или просто падет духом? Да, нам остается одна лишь надежда на добрый исход. Но кроме всего прочего - отец ведь не мог не задуматься обо всем этом? Он никогда не любил действовать, оставаясь в неведении. Мы также знаем, что нет равного ему человека, готового пойти на самый отчаянный, немыслимый риск! Да, во всей Арке казахской он первым решился на такое далекое путешествие к священной Мекке. И отправляется он туда не ради удовольствия и не для того, чтобы осуществить какую-нибудь суетную мечту. Так давайте же не будем снаряжать ему в спутники печаль и уныние, Макиш! Пусть лучше будут его спутниками его обычная удаль и способность пойти на великий риск! И да будет с ним наша добрая надежда!
Но в какой-то момент Абай все же едва не проговорился, что отец, возможно, и не вернется из этого путешествия, - и это Макиш прочувствовала, и слезы полились из ее глаз. Она плакала долго, горестно, глубоко вздыхая и что-то тихо, неслышно для других, говоря самой себе.
Увидев такое мучительное волнение сестры, Абай замолчал.
Улжан тоже была охвачена печальными раздумьями. И не только сегодня, но уже давно. Она стала грустить с тех пор, как только узнала, что муж принял решение отправляться в хадж этой весной. И с той минуты, когда он, полагаясь только на ее поддержку и понимание, объявил ей: «Ты будешь провожать меня в дальнюю дорогу. Никого другого не хочу!» - Улжан молилась каждый день, всем сердцем желая ему счастливого хаджа.
По дороге в Семипалатинск, куда должны были следовать с Кунанбаем провожающие, Улжан была в глубоком раздумье, испытывала в душе великую гордость и благодарность к мужу за то, что всю совместную жизнь Кунанбай выделял ее из всех своих жен, считая ее самой верной, самой умной и надежной супругой. В минуты тяжелых испытаний или самых важных решений он мог поделиться своими сокровенными мыслями только с ней... Но Улжан, сама обладая достаточно сильным характером и большой волей, не показала никому из домочадцев, что она сильно и глубоко переживает разлуку с мужем.
При подобных торжественных и ответственных проводах нет нужды в лишних слезах, стенаниях, не допускаются слабые люди, плохо владеющие собой. Кунанбай без слов пытался внушить это своему окружению. Улжан сразу же восприняла это его строгое душевное предписание.
Стараясь своим спокойствием поддержать встревоженных детей, Улжан сказала:
