Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
— Ты вынуждаешь меня пойти наперекор рассудку, — ответил Фолкнер. — Это неправильно — я чувствую, что так быть не должно; девочка, да еще такая юная, не должна видеть всего, что мне предстоит пережить. А если я погибну и ты останешься там совсем одна?
— Везде найдутся добрые христиане, которые защитят сироту, — упорствовала Элизабет. — И разве ты можешь умереть, если я буду рядом? А что со мной станет, если ты умрешь, а я буду далеко? Тогда придется мне, как бедной жене моряка, в отчаянии ожидать письмо с черной печатью, где будет сказано, что, пока я наслаждалась жизнью и надеялась, тебя настигла смерть! Ах, плохо даже говорить о таких вещах! Нет, я поеду со своим добрым папочкой, и он не умрет!
Наконец Фолкнер поддался ее слезам, ласкам и уговорам. Она его не убедила, но вид ее крайнего отчаяния при мысли о разлуке был ему невыносим. Сошлись на том, что Элизабет поедет с ним на Ионические острова и поселится там, а он вступит в партизанский отряд. Как только обо всем условились, он решил не откладывать отъезд ни на минуту: в нем горело желание сбежать и сбросить с себя муки настоящего, забыв о страданиях пред лицом опасности.
Фолкнер не актерствовал, не притворялся — он действительно желал смерти; нежность и верность Элизабет не нарушила его решимости. Он по-прежнему верил, что без него девочка будет счастливее и добьется большего. Истерзанная душа находила облегчение, представляя, как он отдаст свою жизнь за благое дело и благородно погибнет на поле боя. Лишь перспектива такой судьбы могла заставить его забыть о другом, более суровом долге. В глубине души он понимал, что по чести и совести должен заявить о себе, признаться в своем преступлении и поведать миру о таинственной трагедии, которой стал причиной, но он не осмеливался сделать это и продолжать жить. Вот что подталкивало его к смерти. «Когда меня больше не станет, — думал он, — пусть откроется правда и мое имя покроется позором, но мне зачтется, что я умер, пытаясь искупить вину. А жить с клеймом на своем имени я не смогу; скоро все закончится, и пусть тогда воздвигнут пирамиду из проклятий на моей могиле! Бедняжка Элизабет станет Рэби, а я, охладев под слоем земли, больше никому не смогу причинить горя».
Под влиянием этих мыслей Фолкнер написал два письма, оба короткие. Содержание одного из них мы раскрывать не будем; во втором рассказывалось, как он нашел Элизабет и удочерил ее. К письму он приложил те немногие документы, в которых было засвидетельствовано ее рождение. Он также составил завещание и разделил собственность между своим законным наследником и приемной дочерью; он гордо улыбнулся, представив, как рада будет семья ее отца принять ее с таким приданым.
Остальные приготовления не заняли много времени, и нужно было лишь решить, поедет ли с ними мисс Джервис. Элизабет колебалась. Ей не хотелось расставаться со своей непритязательной и доброй наставницей и отказываться от ее уроков, хотя, по правде говоря, она больше в них не нуждалась. Но она боялась, что гувернантка не даст ей свободы. Она помнила все, что сказал Фолкнер о своем желании умереть, и долго раздумывала над каждым словом. Она отправлялась с ним с целью служить ему и присматривать за ним; хотя она была еще ребенком, ее воображение рисовало тысячи сценариев опасности, и всякий раз в мечтах ее решимость и бесстрашие помогали его спасти. Мисс Джервис же с ее ограниченным мышлением и кротким нравом могла ей помешать.
Услышав об изменении планов, гувернантка пришла в смятение. Она радовалась возвращению в Англию и совсем не хотела снова уезжать в далекую страну, где на каждом шагу ее будет подстерегать война, болезни и сопутствующие им опасности. Ей было жаль расставаться с Элизабет, но рано или поздно это должно было произойти; в Англии жили дорогие ей родственники, с которыми она слишком долго была в разлуке. Взвешивая все за и против, она колебалась, и Фолкнер поступил, как подсказало ему сердце, решив, что она с ними не поедет. Мисс Джервис проводила их до Плимута, где они сели на корабль. Привыкшая к разъездам Элизабет оставила Англию без сожаления: с ней рядом был тот, кто был для нее больше чем родиной — он был для нее целым миром. Фолкнер же, ступив на палубу корабля, уносящего их прочь от английского берега, почувствовал, как с плеч его упал огромный груз; его долг был исполнен наполовину, и он ступил на путь, что должен был привести к желанному смертельному исходу. Солнце ярко светило над океаном, дул свежий приятный ветерок. Мисс Джервис видела, как они отчалили с улыбкой и счастливым видом; они стояли на палубе судна, уже развернувшего паруса и скользившего по волнам. Элизабет махала платочком, а потом ее силуэт расплылся; судно ушло к горизонту, и даже парус растворился в сумерках.
«Увижу ли я их снова?» — подумала мисс Джервис.
Глава IX
С тех пор прошло три года. В начале их путешествия Элизабет ни за что бы не смогла представить, что окажется в том положении, в каком была сейчас, хотя каждый проведенный в Греции день указывал на вероятность, а то и неизбежность подобного исхода. Фолкнер пребывал на пороге смерти, которую отправился искать; он лежал раненый и больной лихорадкой и по всем признакам не должен был выжить, а она сидела над ним, стремясь избавить его не только от смертельного исхода болезни, но и от желания умереть, которое могло его сгубить скорее.
Поведение Элизабет в те три года близилось к идеалу, к почти сверхъестественному совершенству. Она и впрямь была замечательным созданием, и если бы не обладала столь редкими и возвышенными чертами, приключившееся с ней, возможно, и не стало бы предметом рассказа на этих страницах. Она была умна, добра, смела и прямодушна. Ее главной особенностью было обостренное чувство долга, и оно соединяло в удивительной гармонии все иные стороны ее характера. Сами обстоятельства ее жизни воспитали в ней это чувство. Первым ее воспоминанием были умирающие
