Мрачные души - Артур Шницлер
Альберт фон Вебелинг, до того времени мало вращавшийся в свете, очутился, однако, благодаря своему происхождению и должности вице-секретаря при одном из министерств, в кругу, к которому принадлежала Катерина. Его симпатия к ней с каждой встречей усиливалась. Катерина и одевалась, и держала себя довольно просто, но ее высокая, стройная фигура и совсем царственная манера наклонять голову, когда она слушала чью-нибудь речь, придавали ей строго-величественный вид. Она говорила мало, часто устремляя взоры вдаль, недоступную для других, прочих… К молодым людям вообще она относилась несколько свысока, предпочитая всегда беседовать с людьми пожилыми, людьми с весом и положением или с громким именем. Через год после знакомства с нею Альберта разнесся слух, будто она невеста графа Руминигсгауза, только что вернувшегося из экспедиции в Тибет и Туркестан. Альберт понял, что день, в который Катерина выйдет замуж за другого, будет последним днем в его жизни, потому что ясно почувствовал, в какое безумие может повергнуть сильная страсть самого рассудительного человека, каким он был до своих тридцати лет. Он считал себя полным ничтожеством по сравнению с Катериной. Будучи недурно обеспеченным материально, но не ожидая наследства ни с какой стороны, он мог бы отлично прожить на положении холостяка. Кроме того, ему предстояла верная, хоть и не особенно блестящая карьера. Одевался он очень тщательно, но без поползновения на моду и шик, говорил гладко и дельно, но никогда не высказывал ничего значительного и оригинального, все относились к нему недурно, но без особенного отличия от других. Он чувствовал поэтому, что такое загадочное существо, каким была Катерина, витавшая всегда в заоблачных сферах, существо, так сказать, иного мира, пошла на большой компромисс, на большую уступку, приняв его любовь. И вот он готов был дорого заплатить за такое незаслуженное счастье, думая, что только этим путем он будет в состоянии стать достойным ее. Узнав, что граф уехал в Галицию, предварительно не сделав предложения Катерине, он с какою-то внезапной и совсем несвойственной ему решимостью, помчался к ней.
О, каким бесконечно далеким казалось ему теперь то время! Альберту живо представилась сейчас их гостиная, большая с низким сводчатым потолком, со старой, но хорошо сохранившейся мебелью, темно-красное кресло в уединенном углу у окошка, открытый рояль с нотами на пюпитре, круглый стол красного дерева, на нем с перламутровой крышкой альбом и саксонская ваза для карточек. Ему припомнился даже большой проходной двор, расположенный как раз напротив их окон, двор, по которому в ту минуту шла из церкви целая масса народу. Было Вербное воскресенье. И при звоне колоколов из соседней комнаты вышла мать с Катериной, ничуть, по-видимому, не удивившейся его посещению. Она мило и ласково выслушала его объяснение и приняла последнее едва ли с большим волнением, чем если б это было приглашение на тур вальса. Мать сидела в углу дивана и улыбалась своей любезной и немножко деланной улыбкой, улыбкой людей плохо слышащих. Она изредка подносила к уху свой маленький черный шелковый веер. И в продолжение всего разговора в прохладной и тихой гостиной Альберта не покидало странное чувство, будто он попал куда-то, где долгое время бушевала буря и где теперь все дышит жаждой успокоения. И когда потом он спускался с лестницы, на душе у него не было радости, а одно лишь сознание, что теперь он вступил в какую-то смутную, загадочную и странную пору жизни. В этот яркий и праздничный день, когда он бродил под сводом синего весеннего неба по улицам, садам и аллеям, встречая веселых и беззаботных прохожих, ему казалось, что к числу их он не принадлежит уже больше, потому что им овладела другая, особенная и новая судьба…
И вот с этого дня он стал каждый вечер приходить в гостиную со сводчатым потолком. Часто Катерина распевала чистым и приятным голосом, аккомпанируя себе на рояле, итальянские народные песни. Но однако она пела почти без выражения. Потом они оба часто стояли у окна и глядели на тихий двор, где уже начинали зеленеть деревья. Иногда в хорошую погоду днем он заставал ее в Бельведерском саду. Обыкновенно, усевшись где-нибудь в углу на скамейке, она следила за играми детей. При виде его она вставала, и они шли гулять по дорожкам, освещенным солнцем и усыпанным мелким щебнем. Он рассказывал ей о своей прежней жизни: детстве, проведенном в родительском доме в Граце, годах студенчества в Вене, некоторых летних путешествиях, и сам дивился при этом скудости впечатлений своей жизни, бедности, в которой предстала пред ним эта жизнь, когда он начал ее вспоминать и анализировать. Быть может, равнодушие Катерины к его рассказам вызывало в нем это чувство. Странные действия и не менее странные черты обнаруживала иногда в своем поведении Катерина. Например, как-то в полдень Альберт встретил невесту на площади Св. Стефана, в сопровождении какого-то изящного господина, одетого во все черное. Господина этого Альберт никогда раньше не видел. Удивленный жених на минуту остановился, но Катерина ответив холодно на его поклон, равнодушно прошла мимо него с тем господином. Альберт некоторое время