Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов
Оцепеневшие бокенши и борсаки смотрели на них, безмолвствуя.
И тут выступил вперед Сугир. Он владел многочисленными табунами, был самым богатым человеком во всем Бокенши.
- Ойбай, мы ведь не одни на свете, у нас есть сородичи, с нами весь народ Тобыкты! - заговорил он торопливо. - Мы добьемся, чтобы нам вернули наше добро. Подадим на суд всего народа! Но только не дурите сейчас, не накликайте беды на свою голову.
- Зачинщикам ссоры не сдобровать! Это я вам говорю, -пригрозил Суюндик, завершая спор.
В лаве всадников, надвигавшихся на кучку верховых борса-ков и бокенши, находился сам Кунанбай. Длинный гнедой конь, хорошо различимый издали, горделиво нес на себе хозяина, вскидывая голову и потряхивая гривой. Приблизившись, ага-султан движением руки остановил следовавшую за ним толпу конных, отделился от нее и с небольшой свитой человек в десять неторопливо подъехал к отряду Суюндика.
Единственным своим глазом Кунанбай сурово и холодно оглядел присмиревших джигитов, сидевших на своих плохоньких лошадях. Казалось, взглядом своим он хотел сказать: «Ну?! Что вы можете сделать со мной?» Массивная голова его была надменно откинута назад. Все богатые владетели и сильные властители держатся надменно, но Кунанбай умел это делать особенно хорошо. Суюндик-то знал, что это напускное, он и сам частенько напускал на себя грозный вид, но сейчас вместе со своими людьми и он попал под воздействие властной воли Кунанбая.
Бокенши и борсаки первыми приветствовали ага-султана. Кунанбай ответил на салем, едва пошевелив губами. Нависла напряженная тишина. Первым заговорил Суюндик.
- Мырза, что это за конники с соилами? - сдерживая себя, спросил он. По обыкновению, все аткаминеры Тобыкты называли Кунанбая мырзой.
- Люди собирались клеймить лошадей, прежде чем перегонять на зимние пастбища, - спокойно ответил он.
Разговор на этом оборвался, опять наступило молчание. В это время Жексен привстал на стременах, оглянулся назад и увидел, что головная часть кочевого каравана, следовавшая за старшинами, одолела перевал и стала приближаться к ним.
- Мырза, вот наши аулы едут. Мы прибыли на свои зимники, а их заняли другие. Как же нам быть? - обратился Жексен к Кунанбаю.
- А кто тебе велел перекочевывать сюда? - резко ответил тот. - Почему заранее не спросил у меня, сам настырно полез вперед и народ за собой потянул? Теперь твои аулы должны вернуться обратно, - властно закончил он.
- Жа, мырза, но ведь сказано: «Властителю принадлежит народ, но земля принадлежит народу...»
- А что, по-твоему, властитель должен жить на небесах? Где было сказано, что Иргизбаю нет места на Чингизе?
- Но ведь для вас, мырза, свет клином не сошелся на Чингизе! И без того у вас немеряно хорошей земли для зимовок! - только теперь вмешался в разговор Суюндик. И сразу же его перебил Кунанбай:
- Эй, Кишекен! Эй, Бобен! - начал он (так уважительно называли эти роды на общеродовых сходках). - Вы наши старшие братья. Вы поднялись раньше нас и завладели всеми просторными урочищами у подножий Чингиза. Иргизбаи были младше вас и малочисленны. Вы не дали им и клочка земли на Чингизе. Это твои ведь слова, Суюндик: «Хорошая земля для зимовья». И правда, разве сравнится что-нибудь с Чингизом? Но вот теперь я стою на ногах, доколе еще мне терпеть? Сколько еще чувствовать себя обойденным? Иргизбаям тоже нужны хорошие зимние выпасы. Род Иргизбай вырос и окреп, и мы в Тобыкты не последние, не от рабынь родились, и не пришельцы какие-нибудь - мы имеем такое же право, как и вы, владеть нашими землями.
Слова Кунанбая звучали одновременно и как жалоба, и как обвинение, и как приговор судьи.
- Мырза, сколько же зимовий Бокенши вы хотите забрать себе? - спросил Суюндик. Ему хотелось выведать, на что замахивается Кунанбай.
- Бокенши должен уступить все зимовья по эту сторону Чингиза, - был решительный ответ.
- А нам куда деваться? - вспылив, выкрикнул Жетпис, брат Жексена.
Раздался глухой ропот:
- Значит, бокенши изгнаны отсюда?
- Нам что, откочевать туда, не знаю куда?
- И заступиться за нас некому!
Люди снова взбудоражились, но Кунанбай ткнул плетью в сторону толпы и, впившись своим единственным глазом в Суюндика, грозно рявкнул:
- Ну-ка! Уйми их!
Суюндик хотел выгородить себя перед Кунанбаем и, повернувшись к своим джигитам, набросился на них с упреками:
- Я же вам говорил, не поднимать шуму, не лезть на рожон! Ну-ка, сейчас же замолкните!
Его послушались, стихли.
- Бокенши! Борсак! Не подумайте, что у вас забирают зимовья и бросают на произвол судьбы. Я забираю их не даром, вы получите земли взамен. Отдаю вам тут же, в отрогах Чингиза, урочища возле гор Талшокы и у подножья Караула. Поверните ваши аулы и направляйтесь туда. Я вам все сказал.
В это время с двух противоположных сторон, с запада и с востока, появились верховые. С запада прибыли двое, один из них был старший сын Суюндика джигит Асылбек.
- Наше зимовье заняли Жакип и Жортар, братья мырзы. Что делать? - спросил он у отца.
С востока приехавший джигит был из аула Сугира, его сосед Кабас.
- На наших зимовках хозяйничают дядья мырзы Ырсай, Мырзатай и Уркер. Кочевье стоит, не знаем, что делать - развязывать вьюки, нет?
С разных сторон стали подъезжать сразу по четыре-пять человек, все старшины аулов, у которых отняли зимовья. Люди были в отчаянии, озлоблены, возмущены. Казалось, гонцы собрали и привезли с собой весь гнев и все проклятья сородичей.
Толпа бокенши между тем становилась все больше. Но Кунанбай оставался непоколебимым, как скала. Суюндик, наконец-то, проникся всей безысходностью народа, которого был вождем. И сам он был унижен, уничтожен, растоптан Ку-нанбаем.
- Что я могу поделать? Вы же видите! - в отчаянии крикнул он. - Если бы только это были враги... Но ведь свои же...
Жетпис не дал ему договорить.
- Нет больше справедливости! - вскричал он.
Толпа отозвалась:
- Некому вступиться за нас!
- Лучше бы выгнали совсем, чем так унижать нас!
И
