Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп
– Да, – задумчиво проговорил смотритель. – В Крэбтри премилый сад, но мне будет очень жаль причинять неудобства бедному Смиту.
Смит был младший священник в Крэбтри, содержавший жену и полдюжины ребятишек на восемьдесят фунтов тамошнего дохода.
Элинор заверила отца, что оставит дом и лошадок без тени сожаления. Она так рада, что отец уедет прочь от нынешних прискорбных треволнений.
– Но мы возьмем с собой инструменты, милочка.
И они принялись мечтать, как счастливо заживут в Крэбтри, и придумывать, как устроить это в обход архидьякона, и постепенно между ними вновь воцарилось полное согласие. Потом смотритель все-таки поблагодарил дочь за то, что она сделала, а Элинор, прильнув к отцовскому плечу, наконец-то смогла открыть свой секрет; и мистер Хардинг благословил свое дитя и сказал, что ее избранник – человек добрый, честный и в целом благонамеренный, которому не хватало лишь хорошей жены, чтобы окончательно его образумить, «такой человек, – закончил он, – которому я могу смело вверить свое сокровище».
– А что скажет доктор Грантли?
– Что ж, милочка, тут ничего не попишешь… мы к тому времени будем в Крэбтри.
И Элинор убежала наверх приготовить отцу дорожное платье, а смотритель вернулся в сад, чтобы сказать последнее «прости» каждому дереву, каждому кусту, каждому любимому тенистому уголку.
Глава XIV. Гора Олимп
Истерзанный душевно, готовый стенать от несправедливой обиды, корящий себя и вообще несчастный во всех отношениях, Болд вернулся в свою лондонскую квартиру. Как ни прискорбно прошла встреча с архидьяконом, обещание, данное Элинор, надо было выполнять, и он с тяжелым сердцем приступил к неблагодарной задаче.
Лондонские адвокаты, нанятые для ведения дела, выслушали указания Болда с изумлением и явным недовольством; впрочем, им оставалось лишь подчиниться, пробормотав, как они сожалеют, что теперь все издержки лягут на их нанимателя – тем более что немного упорства, и те же самые издержки присудили бы другой стороне. Болд отряс с ног прах конторы, которую последнее время так часто посещал, и еще не спустился по лестнице, как наверху уже начали готовить все необходимые документы.
Следующей заботой Болда были газеты. О деле писало не одно издание, но не было сомнений, что лейтмотив задает «Юпитер». Болд очень сблизился с Томом Тауэрсом и частенько обсуждал с ним дела богадельни, однако не мог сказать, что статьи в этой газете написаны по его наущению и даже что их действительно пишет его друг. Том Тауэрс никогда не упоминал, что газета выберет такой-то взгляд на события или займет такую-то сторону. Он был чрезвычайно скрытен в подобных вопросах и решительно не склонен болтать о мощном механизме, одним из тайных приводных ремней коего имел привилегию состоять. И тем не менее Болд был убежден, что именно Тауэрсу принадлежат ужасные слова, посеявшие в Барчестере такое смятение, и считал своей обязанностью позаботиться, чтобы подобное не повторилось. С этой мыслью он направился из адвокатской конторы в лабораторию, где Том Тауэрс посредством искусной химии составлял перуны для уничтожения всяческого зла и насаждения всяческого добра в этом и другом полушарии.
Кто не слышал о горе Олимп – заоблачном средоточии типографской власти, где восседает богиня Строка, о дивном чертоге богов и бесов, откуда, под немолчное шипение пара и неиссякаемый ток кастальских чернил, исходят пятьдесят тысяч еженощных эдиктов для управления покорной страной?
Бархат и позолота не составляют трона, золото и драгоценные каменья – скипетра. Трон зовется так, потому что на нем восседает монарх, скипетр – потому что его сжимает августейшая длань. То же и с Олимпом. Случись чужаку забрести туда в скучный полдень или в сонные часы раннего вечера, он не увидит храма мощи и красоты, капища всесильного Громовержца, не различит гордого фасада и колонн, держащих свод над величайшим из земных властителей. На взгляд непосвященного, гора Олимп – место малопримечательное, скромное и даже почти убогое. Она стоит особняком в огромном городе, поблизости от человеческих толп, однако не обращает на себя внимания ни шумом, ни многолюдством, – маленькое, уединенное, бедное здание, которое наверняка снимают непритязательные люди за самую щадящую плату. «И это Олимп? – изумится случайный прохожий. – Из этого темного и тесного домишки исходят непререкаемые законы, обязательные для епископов, кабинетов и обеих палат, наставляющие судей в юриспруденции, военачальников – в стратегии, адмиралов – во флотской тактике, а уличных торговок апельсинами – в правильном обращении с тачками?» Да, мой друг, – из этих стен. Отсюда исходят единственные непреложные буллы для руководства телом и духом британцев. Этот маленький двор – английский Ватикан. Здесь правит папа – самопровозглашенный, самопомазанный и, что еще удивительнее, сам в себя верящий! И если вы не можете ему покориться, советую вам непокорствовать как можно тише. Этот папа не страшится пока ни одного Лютера; у него есть своя инквизиция, карающая еретиков так, как не снилось самым жестоким инквизиторам Испании. Он анафематствует без страха и оглядки – в его власти сделать вас изгоем, от которого отвернутся лучшие друзья, чудищем, на которое станут показывать пальцем.
О небеса! И это гора Олимп!
Поразительный для смертного факт: «Юпитер» никогда не ошибается. Какими трудами, с каким тщанием мы выбираем достойнейших мужей в главный совет страны! И как бесплодны наши труды и тщание! Парламент всегда не прав: загляните в «Юпитер» – и узнаете, как пусты заседания, как бесполезны комитеты, как напрасны прения! С какой гордостью мы смотрим на наших министров, великих слуг государства, чьей мудрости вверено наше благополучие! Но кто они для авторов «Юпитера»? Эти мужи сообща ищут, как наилучшим образом устроить дела страны, но «Юпитер» объявляет, что все их решения – гиль. Зачем смотреть на лорда Джона Рассела, зачем слушать Пальмерстона и Гладстона, если Том Тауэрс может без труда открыть нам глаза? Гляньте на наших полководцев, сколько ошибок они допускают, на наших адмиралов, как они бездеятельны. Все, что могли сделать деньги, честность, наука, сделано, но как же дурно снабжают нашу армию, как бездарно ею руководят! Лучшие из лучших наших людей кладут все силы, чтобы снарядить в море наши корабли, – попусту! Все, все не так, увы, увы! Том Тауэрс, и он один, знает, как надо. Почему, почему вы, о земные министры, не следуете в каждом
