Наследники. Экстравагантная история - Джозеф Конрад
— Я… я и правда не знаю, — ответил я. — Раз уж вы так говорите…
— О, заверяю вас, я вполне благонадежна, — сказала она. — У Черчилля — а я знаю, что вы его друг, — нет сторонницы горячее, и я была бы только рада опровергнуть слухи. Но поди попробуй. Я из кожи вон лезу, общаюсь с самыми возмутительными людьми, отрицаю саму мысль о причастности мистера Черчилля. Все же понимают, что это невозможно, но что тут можно поделать? Я повторяла вновь и вновь — и женам бакалейщиков, и даже самим бакалейщикам, раз уж на то пошло, — что мистер Черчилль — истинный государственный деятель, и раз уж он требует строить железную дорогу этого негодяя, то это в интересах страны. Я им говорю…
Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и затем продолжила:
— Буквально этим утром я общалась с человеком из этого класса, довольно интеллигентным и приятным; я ему втолковывала: «Как же вы не поймете, дорогой мистер Тулл, что это вопрос международной политики. Если великий герцог не получит деньги на свою железную дорогу, его изгонят из его — как это называется — княжества? А ничего опаснее быть не может, при текущем положении дел в том краю, и к тому же…» Он выслушал меня с полным уважением, но я видела, что ничуть его не убедила. Я попыталась вновь…
«И к тому же, — сказала я, — сам вопрос Гренландии. Гренландией должны завладеть мы, англичане… рано или поздно. Это прямо касается и вас. У вас есть сын, довольно обеспеченный; ему не по душе жизнь в графстве, вы хотите послать его за границу с небольшим капитальцем. Что ж, лучше Гренландии места не найти». Так мистер Тулл посмотрел на меня и чуть не покачал головой, даже не скрываясь.
«Вы уж меня простите, миледи, — сказал он, — так дело не пойдет. Да, мистер Черчилль — не какой-нибудь шарлатан. Я знаю, что он с этим делом связан. Но… что ж, короче говоря, миледи, нельзя влезть в деготь и не запачкаться, или, по крайней мере, люди решат, что вы запачкались, — те, что вас не знают. Другие государства — это все очень здорово, как и великое герцогство, как и завладеть Гренландией, но вот что касается лично меня: у моего соседа Слингсби были деньжата, и ему в руки попала реклама проекта. Все выглядело замечательно — просто замечательно, — и он принес мне брошюру. Я до этого дела решил не касаться, а вот Слингсби вложился. И теперь Слингсби на пособии и его ждет работный дом, а ведь его жена по рождению почти что леди. Еще чуть-чуть, и это был бы я — да пронесло божьей милостью. Слингсби — человек хороший и был работящим всю жизнь; а теперь оказывается, что та брошюра — козни де Мерша, „авантюрные планы“, как их зовут в газете. И таких проектов де Мерш или его агенты наплодили прорву. А все ради чего? Чтоб де Мерш стал самым богатым человеком в мире и филантропом. А что же делать Слингсби, если это филантропия? И вот приходит мистер Черчилль и, так сказать, заявляет: „Все это хорошо, но этот самый де Мерш — какой-то там великий герцог, и его надо поддержать в его королевстве, иначе у него будут неприятности с державами“. Державы — что мне державы? Или Гренландия? Когда Слингсби — человек, с которым я раскуривал по трубочке каждый вечер своей жизни, — в работном доме? И таких Слингсби — сотни по стране».
Мистер Тулл сильно разгорячился — и ведь Слингсби правда хороший человек. Весть о нем потрясла даже меня. Конечно, я знаю, что творится в моей деревне. И, действительно, таких Слингсби сотни по стране… я вам не наскучила?
Ответил я не сразу.
— Я… я и не подозревал, — сказал я. — Меня так долго не было, а там не чувствуешь… всего этого так близко.
— Вас и правда долго не было, — ответила она. — Что ж, без жертв не обойтись. — Как я понял, она имела в виду свои жертвы; немало должно навалиться, чтобы заставить жаловаться такую даму. Она склонила багровое лицо, глядя на край зонтика, которым колупала землю. Мы сидели в садовых креслах в пестрой тени огромных вязов.
В воздухе разливалась музыка йоменского оркестра на другом конце ярмарки. Красная форма музыкантов мелькала в просветах между белыми платьями.
— И это еще не самое худшее, — сказала она вдруг, поднимая глаза и глядя куда-то между деревьев. — Мистер Тулл читал газеты и любезно поделился со мной мыслями. «Кто-то должен понести наказание, — сказал он. — Надо всем показать: нельзя ручкаться с вымогателями и не поплатиться. Заметьте, я не говорю, что мистер Черчилль виноват. Я его знаю, и я ему доверяю. Но в мире есть не только я один, и все люди знать его не могут. Ну и вот, в газетах пишут — или не пишут, но намекают, что по-своему еще хуже, — что он явно замешан, иначе бы не заступался за де Мерша. Говорят, этот герцог — отъявленный мерзавец, а в Гренландии — того пуще: местных черных там истребляют. Черчилль заявляет: нам нужно защитить черных. Так-то оно так, да только Слингсби тоже вроде был защищен — и не очень-то ему это помогло. Нет уж, миледи, сначала надо навести порядок у себя дома, а уже потом думать о державах да краях вроде Гренландии. Что толку от разумной политики, о которой толкует мистер Черчилль, если никому нельзя доверить деньги и приходится жить только на свой капитал? Если ночью не можешь уснуть из-за опасений, что завтра очутишься в работном доме — как Слингсби? Первейшая обязанность людей на должности мистера Черчилля — как я это понимаю — проследить за честностью сделок. Вот что нам надо, а не эти их Гренландии. Вот что мы думаем — и вам это известно, иначе бы вы, знатная леди, не снизошли бы поговорить с таким человеком, как я. И, заметьте, я истинный патриот, всегда был и всегда буду, и если речь о голосах, то завтра же отдал бы свой за мистера Черчилля не задумываясь. Но многие — нет, и многие верят слухам».
Миледи замолчала и вздохнула всей
