Двуликий Хасен - Мухтар Омарханович Ауэзов
- Господи!.. - вздохнула Жамиля. - И обед не готов. Что же делать? Подождать еще или не стоит? Уйти -останешься без чулок и платья... Чтоб ему пусто было! Что он там застрял?
Наконец вышел Сальменов. Поздоровался, вежливо справился о житье - бытье, добродушно пошутил. Но, выслушав просьбу Жамили, стал строг, словно бы отдалился.
Но Сальменов был непреклонен.
Сальменов не ответил. Она подождала, пока за ним не закрылась дверь, и тихо выругалась.
Стояла жара. Идти было трудно. Жамиля проклинала и улицы Алма-Аты, и Сальменова, и свой дом на окраине, до которого так далеко добираться. Подгибались колени, плечи отяжелели. Она торопливо шагала вверх по крутой улице, ноги то ныряли в мягкую взлетающую пыль, то спотыкались об острые края разбитого булыжника. Чуть не падая, она тяжело перебирала ногами, словно захудалая лошадь, наткнувшаяся на пень. Ей казалось, что внутри у нее все обрывается.
- Ой, проклятье! Чтоб вы все подохли! - сквозь зубы ругалась Жамиля. Проклинала она и солнце, что так немилосердно пекло, словно пронзая ее своими лучами.
Еле живая дотащилась она до дома, но порог переступила, мрачно сдвинув брови, с тем же холодным, неприступным видом, с каким уходила утром на базар. Хасен в ожидании обеда лежал на постели, отвернувшись к стене. Деверь и невестка, суетясь, убирали комнату. Жамиля прошла мимо стариков молча, словно не заметив их присутствия. Старики же встрепенулись, одновременно быстро взглянули на нее и тут же робко опустили глаза. С тем же мрачным выражением на лице Жамиля разожгла примус и стала готовить обед.
Первым не выдержал деверь. Он подошел к Жамиле с черепками в руках.
- Я думаю, что блюдо можно склеить... Оно разломилось всего на три части...
Было видно, что старик решил во что бы то ни стало вернуть в дом спокойствие. Как ни тяжела была обида, нанесенная ему утром невесткой, он поступал по мудрому обычаю старых людей, не терпящих разлада в семье. А тут вдобавок невольной причиной ссоры были они сами - старики! Жамиля стояла к нему спиной, и старик не видел, как дрогнуло ее лицо и стало медленно заливаться краской.
- Если дашь немного денег, завтра я сам схожу на базар, - не смело продолжал старик. - Достаточно закрепить двумя- тремя медными заклепками...
- Теперь решили хитростью деньги заполучить? -возмущенно бросила Жамиля в лицо старику. - Такие-то, как вы, и наживаются на наших пятаках. Вот что теперь задумали!.. Когда вы жили, как порядочные, не пытаясь чего-нибудь урвать? - с треском хлопнув дверью, она выскочила во двор и чуть не столкнулась нос к носу с Салимом.
Салим от неожиданности опешил.
Он возвращался домой в самом радостном настроении. На улице стояла неповторимая алма-атинская весна, небо было ясное, высокое полуденное солнце словно ласкало молодое крепкое тело. Только сегодня по-настоящему стало тепло. Блестящие изумрудные листочки, еще не успевшие покрыться пылью, весело шелестели на деревьях, высившихся высокой ровной стеной по обеим сторонам улиц. В арыках звенела, переливаясь, хрустально чистая вода снежных вершин; среди зелени листьев мелькали белые, красные и розовые лепестки рано зацветших урюка, яблонь, сирени; заливались соловьи. А с гор мягкими волнами накатывал воздух, настоянный на аромате деревьев, цветов и трав. Он опьянял, этот бесподобный воздух, наполняя грудь радостью. И вдруг Жамиля... Такая же, как и утром, словно и не прошло нескольких часов после ссоры... Словно не было у нее глаз, и она не видела весны... Он пропустил Жамилю и вошел в дом. В передней подошел к невестке и, кивнув в сторону двери, спросил:
- Что, она все еще не унимается?
- Милый, да разве она когда-нибудь уважала старших? Скажи ей хоть ты, пусть оставит нас в покое... Нарочно, что ли, она все это делает?!
- Это блюдо можно починить, - прервал ее старик, показывая ему осколки. Он подошел, сел рядом с Салимом на кошму.
- Я сказал ей, что нужно немного денег на починку. А она подумала, что я хочу обманом выманить у ней эти гроши. - Старик вздохнул, печально покачал головой. - Таких слов я и от чужих-то не слыхивал, а дождался от родной невестки. Я ведь ее маленькую на руках носил...Что теперь делать?..
- Родная невестка... Родная ведь... После Хасена и тебя она самое дорогое наше дитя. Мы ведь нянчили вас всех с малых лет... - губы старухи задрожали, она заплакала, вытирая глаза рукавом, - Пропади все пропадом, говорит... Мне-то еще ничего, а вот его - с его белой бородой - обозвать жуликом...
Салим с болью в сердце слушал стариков. После смерти родителей старший брат и его жена с малых лет поили и кормили Хасена и Салима. Салим любил и почитал их как отца и мать и не мог допустить, чтобы теперь больные и слабые старики жили одни в далеком ауле. Но Хасену, рано покинувшему родительский дом, их приезд, видно, оказался некстати. Что же надо сделать, чтобы они все жили в согласии? Ведь старший брат столько говорил об этом? Салиму вдруг показалось удивительным, что в этом доме еще могут сохраняться древние, добрые представления казахов о семейных отношениях.
- Вы еще не понимаете, что многое изменилось. Старые кочевья оставлены людьми. Они, - Салим бросил взгляд в сторону гостиной, - тоже откочевали... только в другую сторону Они изменились, а вы хотите, чтобы все было, как раньше...
Старики не поняли его. Брат придвинулся к Салиму, наклонился, заговорил полушепотом:
- Салим, объясни толком! Ты говоришь неясно. Что, у него не хватает денег? Трудно с едой? Может, стыдятся нас?
Почему не скажут прямо? Неужели мы в тягость им, как лишние рты?..
- Нет, не в этом дело. Они получают приличный паек, и запасы, у них есть... Просто ваша близость им в тягость. Чем же иначе объяснить то, что вы живете в передней и едите отдельно?
- Верно, верно! - Старик задумчиво закивал седой головой. Вошла Жамиля, и старик замолчал, заметив, что невестка все еще
