Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли

Как странно, что дочь человека, погубившего мать, разделяла чувства сына несчастной жертвы; еще более странно, что у такого человека вообще была дочь. Вконец запутавшись, Джерард вздрогнул, впервые подумав об этом. А как же хваленая преданность Фолкнера, благодаря которой он мог претендовать на сочувствие и прощение? Как же заверения, что его сердце принадлежало только Алитее? Ведь эта девочка, этот ангел во плоти, уже родилась на момент его преступления. Невилл открыл письменный прибор, в котором лежали бумаги и который он взял с собой, и обратился к рассказу Фолкнера за подтверждением. Да, Элизабет тогда уже родилась и находилась рядом с Фолкнером; тот писал, что она удержала его руку, когда он пытался покончить с собой. Значит, мало того что его безумная страсть побудила его оторвать Алитею от ее собственного дома и детей, — даже существование дочери его не остановило, он сделал ее с самого детства своей соучастницей в вине и несчастье! До того, несмотря ни на что, Невилл жалел Фолкнера, хотя был готов сразиться с ним в смертельной схватке; теперь же его сердце ожесточилось, а в голове появились мысли, подобные тем, что выразил отец; он уже считал отца Элизабет обманщиком, а его рассказ — ложью. Он снова перечитал рукопись, теперь уже скептически, и в этот раз, поскольку был настроен против ее автора, заметил преувеличение там, где прежде находил лишь пылкость, и попытки смягчить вину там, где прежде ему виделись угрызения совести — естественное и благородное чувство, что сопутствует вине, в которую обстоятельства способны обратить наши самые возвышенные порывы. Страдания Фолкнера теперь виделись ему справедливой карой разгневанных небес, а сам Фолкнер — негодяем, для которого и смерть — слишком милосердное наказание. Подумать только, что прекрасная, великодушная и чистая душой Элизабет — его дитя!

Глава XXXV

Ночь прошла в дороге; Невилл не спал. Печальная заря пробивалась сквозь облака, принесенные юго-восточным ветром. Природа казалась бесцветной и унылой, хотя по-прежнему носила летний наряд. Был конец августа, а в нашем климате в это время погода бывает переменчивой; еще недавно в Сассексе Невилл наслаждался ясными солнечными днями, а теперь похолодало, и пасмурное небо сообщало, что год близится к концу. Он прибыл в Дромор около полудня и узнал, что его отец приехал ночью, поспал несколько часов, но уже ушел; кажется, поехал к соседу, мистеру Эшли, так как спрашивал, на месте ли тот; захватил слугу, и они верхом поскакали по дороге к соседскому дому.

Невилл быстро освежился и велел оседлать коня. Сердце гнало его к месту, где он однажды уже бывал; Фолкнер точно описал его в своем рассказе. Позади остались леса Дромора и покатые зеленые холмы, в тени которых раскинулось поместье; Джерард спустился к безлюдному мрачному берегу и вскоре услышал рев океана. Его взору открылись пустынные пески, протянувшиеся вдоль края печального берега; он увидел вереницу дюн — своего рода природный вал, защищающий берег от прилива, и наконец очутился у быстротечной мелкой реки шириной всего каких-то двадцать ярдов с неровным каменистым дном. Дно хорошо просматривалось сквозь прозрачную воду; глубина реки составляла не больше двух футов. Неужели его мать утонула здесь в смертоносных бушующих водах? Он бросил взгляд на противоположный берег; там стояла хижина и поросший мхом дуб с мертвыми ветвями; вокруг дуба собралась толпа людей. Его отец и еще два или три человека верхом на лошадях толпились рядом, а рабочие раскапывали песок под высохшим стволом. Когда человек долго думает и горюет о каком-либо событии, а потом видит перед собой предмет, являющийся физическим воплощением его мыслей, сердце захватывает поразительная череда чувств. Невилл много раз представлял себе эту сцену и отдельные ее детали: дикий и безлюдный океан, мглу и пурпур под нависшими облаками, унылый берег, далекие громады гор, заслоняющие небеса своими величавыми неровными очертаниями, снежные пики и широкие долины, опоясывающие благородный рельеф подобно гигантской изгороди. Его внутренний взор некогда выхватывал и отдельные небольшие предметы — реку, хижину, призрачное дерево; он думал, что, если бы когда-нибудь увидел это наяву, картина показалась бы ему куда более блеклой, чем в воображении. Но когда его взгляд упал на эту реку, хижину и дерево, и он увидел, чем заняты рабочие, и осознал, зачем на самом деле явился сюда, его юное сердце, так и не закалившееся страданиями, вдруг заболело, слезы хлынули из глаз, а с губ сорвались слова «Ох, мама!». Его пронзила болезненная судорога, но через миг он овладел собой и, направив коня через реку, со спокойным, хоть и бледным и печальным лицом приблизился к отцу. Сэр Бойвилл повернулся к нему и, кажется, ничуть не удивился, однако Джерарду показалось, что различил в его жесте благодарность и даже торжество; глядя на подернутые поволокой глаза отца и хрупкую фигуру, отмеченную бременем лет, хотя тот по-прежнему держал спину прямо, а лицо его хранило суровость, молодой человек понял, что его место — рядом с отцом и что тот нуждался в его юношеской энергии и физической мощи. Рабочие продолжали молча трудиться, никто не произносил ни слова; груда песка рядом с ними росла, кони нетерпеливо били копытами по земле, тишину заполнял гулкий рокот волн, но не человеческий голос; если кому-то из рабочих требовалось отдать приказ, он говорил шепотом. Наконец они наткнулись на твердый предмет и начали рыть осторожнее; извлекли из ямы вперемешку с песком куски чего-то темного, похожего на шелк или иную ткань, и наконец выбрались из выкопанной ими широкой и длинной траншеи. В едином порыве, так и не обменявшись ни словом, все шагнули к краю и заглянули в яму. Там лежал скелет. Песок не смог помешать стихиям, и те уничтожили тело целиком, оставив лишь выбеленные кости и длинные пряди темных волос, обернутые вокруг черепа. Дружный стон вырвался из груди собравшихся у обрыва; Джерард же ощутил желание прыгнуть в могилу, но его остановила мысль, что все на него смотрят; вторым инстинктивным побуждением было благочестивое чувство, толкнувшее его расстегнуть большой черный дорожный плащ и накрыть им отверстие в земле. Сэр Бойвилл нарушил молчание.

— Ты хорошо поступил, сын; пусть никто не заглядывает в яму и не тревожит ее останки. Знаете, друзья, кому они принадлежат? Помните ночь, когда похитили миссис Невилл? Тогда мы подняли всю округу, но напрасно ее искали. В ту ночь ее убили и похоронили здесь!

Гулкий шепот пронесся по