Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень
— Умолчу.
Не исключено, что Жуков, с подозрением относившийся ко всем интендантам, и его как-то обижал. Может, Сурков тоже послал его к матери всех японцев, кто знает. И вот сейчас, учитывая, что Сталин раздражен провалом большого контрнаступления и обстановкой на фронтах, Жуков решил так отомстить?
И все-таки нет, никак не вязалась подобная подлость с образом грубого, но, безусловно, выдающегося полководца, каковым видел его Драчёв.
В июне Хрулёв мрачно сообщил, что к делу о срыве снабжения 50-й армии пристегнули начальника организационно-планового отдела Управления тыла полковника Комлева, начальника автодорожного отдела Самошенкова, начальника отдела ГСМ Лисицына и начальника отделения по хлебопечению Хохлова. Состоялся суд...
— Суд?! — воскликнул Павел Иванович.
— Суд, — уронил это тяжелое слово Андрей Васильевич, и оно ударилось о крышку его стола, как чугунное ядро, как мерзлый ком земли о крышку гроба. — Сурков, Нарышкин и Комлев приговорены к расстрелу. Остальные каждый на десять лет лишения свободы. Все осужденные лишены воинских званий.
— Которых к расстрелу — расстреляны?
— Еще нет. Временно исполнение приговоров отложено.
— На какой срок?
— До окончания войны. Учитывая сложившуюся обстановку.
— Слава богу! Еще есть время доказать их невиновность!
Глава тридцать первая
Чайковский или Вагнер?
Слова «обстановка на фронтах» снова, как в 1941 году, произносились всеми с тревогой и горечью. Она, эта проклятая обстановка, к середине 1942 года и впрямь складывалась хуже некуда. Немцы, отброшенные от Москвы, вовсе не собирались снова на нее наступать, и наше военное руководство неправильно предсказало направление главного удара кампании второго года войны. Войска вермахта со стороны Курска и Харькова пошли в наступление на Воронеж и область Войска Донского, устремившись к берегам Волги, на Кавказ, к бакинским нефтяным месторождениям. Согласно новым предсказаниям, если они и пойдут на Москву, то не с запада, а с юга, со стороны Воронежа, Липецка и Тамбова, через Рязань. Поток возвращающихся в столицу беженцев тотчас иссяк. Жена и дочери главного интенданта тоже намеревались летом вернуться в Москву, как только Ната окончит школу, но отец категорически запретил им покидать Новосибирск, объясняя это конечно же не обстановкой на фронтах, да и вообще никак не объясняя. Сами догадаются, ведь в сводках не скрывалось о наступлении врага на Воронеж. Павел Иванович повесил на стене огромную карту СССР, на которой почти каждый день передвигал наклеенные на булавки флажки, красные — советские и черные — немецкие. Мария Павловна писала, что они тоже завели себе такую, и, когда красные флажки передвигались на запад, девочки кричали «ура!», хлопали в ладоши и пели: «Гремя огнем, сверкая блеском стали...», а когда черные перемещались на восток, они плакали.
Сводки передавал по радио диктор Левитан, его голос нравился Сталину. С начала Второй мировой войны Левитан регулярно зачитывал донесения геббельсовского информационного агентства об успехах Германии в Европе и Африке, даже 22 июня 1941 года началось с того, что левитановский голос озвучил реляцию о победах Роммеля в Северной Африке, и уж потом Молотов объявил о вторжении Гитлера на территорию СССР. Вторая мировая война, придя в Россию, переоделась в Великую Отечественную, а голос Левитана становился грозным, как музыка полета валькирий Вагнера, когда сообщалось о наступлении вермахта, и торжественным, как «Увертюра 1812 год» Чайковского, когда диктор объявлял об успехах Красной армии. Так вот, если зимой и весной сорок второго чаще звучал Чайковский, то летом снова вторгся Вагнер.
Однажды Драчёв спросил Арбузова:
— Как думаешь, кто победит, Чайковский или Вагнер?
И Василий Артамонович сразу догадался:
— Конечно, Чайковский! Потому что легкий, как птица. Не случайно он от чайки. А Вагнер тяжеловесный, как вагон с чугуном. Я нисколько не сомневаюсь, что снова победит Александр Невский, а псы-рыцари под лед провалятся.
— Да, Вагнер должен проиграть Чайковскому. К тому же он и мой антипод. По ту сторону фронта главным интендантом вермахта является как раз человек по фамилии Вагнер.
Хорошо, что Арбузов временно поселился у Драчёва: с полуслова друг друга понимали, и повар скрашивал одиночество интенданта, тоскующего по жене и дочкам. Вместе они переехали из Потаповского переулка на Тверскую-Ямскую, стали обживать новую квартиру.
И вдруг словно мороз среди лета:
— Павел Иванович, обещай, что не будешь сердиться.
— Вот терпеть не могу этого предисловия! — рассердился Драчёв. — Бывало, дочки: «Папочка, обещай, что не будешь ругаться», — значит, или кошку подстригли, или на стене нарисовали «Явление Христа народу». Говорите прямо!
— На фронт хочу.
— Так я и знал!
— По ночам снится. Будто я приполз на передовую с пустым термосом. Бойцы спрашивают: «Где борщ? Где каша?» А я не могу признаться, что вместо них накормил интендантское ведомство. Однажды даже приснилось, будто они, как птенцы в гнезде, рты разевают, и рты эти желтые-прежелтые!
— Да как же ты на протезе?
— А про летчика Кузьмина слышал?
— Нет.
— Ну здрасьте! Старший лейтенант Кузьмин Георгий, ас, в прошлом году осенью был сбит в воздушном бою, получил ранения обеих ног, да еще потом и обморожение. В госпитале ампутировали одну ступню и треть другой ступни. Но научился ходить в специальной обуви и весной этого года вернулся в строй. Погоди, у меня есть вырезка из «Красной звезды».
— Да, вспомнил, ты мне ее уже показывал. Только что проку?
— Как это что проку!
— А так, что я тебя на фронт не отпущу.
— Не имеешь права.
— Да я на тебя напишу рапорт, что ты отказываешься кормить служащих Главного интендантского управления.
— Ты же не Кунц.
— Нет, но и ты не хами.
— Разве я хамлю?
— Конечно. Я его устроил на чудесную должность, а он — на фронт! Приобрел для него чудодейственный протез, а он этим спешит воспользоваться в своих коварных целях. Расцениваю это как предательство. Рапорта я, конечно, писать не стану, но из друзей тебя вычеркну.
— Не вычеркнешь.
— Почему же не вычеркну?
— Не имеешь права.
— Ты просто пользуешься моим добросердечием. А это и есть хамство.
—
