Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

— Учил в каждом встречном-поперечном видеть врага...

— Как ты сказал? Встречном-поперечном? — усмехнулся Арбузов.

— Да, а что? Разве нет такого выражения?

— В том-то и дело, что есть, и даже очень.

— В смысле? — не понимал Драчёв.

— Объясню. У нас в столовой ГИУ есть один повар, старичок немец, Шенеман Виктор Альфредович, он объяснил мне, что такое Кунц. Как такового, обособленного, в немецком языке слова «кунц» нет. Но есть выражение «хинц унд кунц», означающее то же самое, что наше «всякий встречный-поперечный». У нас же тоже нет отдельного слова «поперечный человек». «Хинц унд кунц» это типа «всяко-разно», «что под руку попало».

— Забавно, — откликнулся Павел Иванович. — Я учил немецкий, но не настолько. А вот то, что этот хинц унд кунц твоей персоной интересовался, это ничуть не забавно.

— Да что же я совершил такое, чтобы мне стоило опасаться?

— Возможно, Кунц-старший докопался до твоих отношений с Зинаидой и решил тебя прижечь.

— Этот мир как шляпа, в которой сложены записочки, и ты никогда не знаешь, какого содержания записку вытащишь, — произнес Арбузов.

— Может, там будет: «Я люблю вас». А может: «Съешь муху», — продолжил Драчёв.

— Или: «Иди на фронт, Вася!» Так что же, ты отпускаешь меня?

— Сам не знаю... Не хочется. Но жизнь непредсказуема. Ты стараешься, все делаешь идеально, а тебя мордой о стол. Или ничего не делаешь, но тебя окатывают волны успеха. Человек сидит в своей квартире, ничего не подозревая, счастлив, а за стенкой злоумышленники готовят на него нападение. В Монголии у нас был начальник Особого отдела Вовченя. Он считал, что каждый кто ни попадя — потенциальный враг народа. На всех писал доносы, включая командарма Конева. Тогда Ивана Степановича перевели на Дальний Восток. А когда в прошлом году случилась Вяземская катастрофа, Конева, уже в звании генерал-полковника, как командующего Западным фронтом хотели расстрелять. Следственная комиссия во главе с Молотовым и Ворошиловым приняла во внимание и доносы Вовчени. И ты знаешь, кто больше всех заступался за Ивана Степановича?

— Нет, не знаю.

— Мой личный неприятель.

— Кунц?

— У тебя один Кунц на уме! Жуков Георгий Константинович. Он добился, что Конева не расстреляли, а отправили на должность командующего Калининским фронтом. Так что Жуков хоть и оскорбил меня, но в целом глубоко порядочный человек. И выдающийся полководец.

— Я же говорю, что ты святой. Обычно люди если враждуют с кем-то, то ненавидят своего недруга во всех его проявлениях.

— Нельзя быть субъективным. Особенно мужчине. Женщина может себе позволить быть субъективной. Она если любит, то всем своим существом, если ненавидит, то не замечает в предмете ненависти никаких достоинств. А мужчина обязан соблюдать объективность. Но я не про это хотел сказать. А про то, что тот Вовченя, в частности, доносил на меня, как я служил в экспедиционных войсках и защищал буржуазную Францию.

— Можно подумать, Франция способна быть какой-то другой, не буржуазной.

— Я уверен, что на многих таких, как мы, воевавших во Франции, поступали доносы. И все мы в особой папке.

— Точнее, в одной шапке. С записками. И некто вдруг завтра вытащит записку, а в ней написано: «Арбузов».

— Или «Драчёв». И уж за меня никакой Жуков не заступится.

— А за меня никакой Драчёв.

— Если мою записку вытащат раньше, то да. Так вы что же, уважаемый, когда-то были заядлым пьяницей и курильщиком?

— Кто? Я? — подбоченился Василий Артамонович. — Конечно. Гуляка праздный. Когда меня, такого хорошего, жена и сын поменяли на гораздо более обеспеченного, да к тому же и высокопоставленного деятеля индустриализации, я решил: море по колено! Ведь я интересный, яркий, а они бросили меня ради какого-то скучного сундука. Деньжонки водились, я гулял и кутил. Заметь, не пьянствовал, а кутил. Для тебя, трезвенника, и то и другое — одно и то же, как хинц унд кунц.

— Да нет, я понимаю, кто алкоголик, а кто кутила.

— А кто развратник и кто гуляка?

— Тоже понимаю. Я не гуляка и не кутила, но со стороны-то вижу, какие есть гомо сапиенсы. Я интендант до мозга костей и должен уметь все на свете правильно оценивать. Не пью и не курю, но мне известно, какие сорта вин и табака лучше, какие хуже. Скажем, ты бы не стал, наверное, курить папиросы «Волга–Москва», а когда устроил тут ярамаз, курил «Герцеговину Флор».

— Кого я устроил?

— Ярамаз. У нас в тридцатой дивизии был один турок, Мехмет, он так называл всякое веселье, граничащее с бесчинством.

— Хорошее слово, сочное. Я, значит, ярамаз устроил?

— Конечно, протезом меня хотел отхерачить.

— Стыдно!

— Ладно, дело прошлое. Я про «Герцеговину Флор». «Любым папиросам даст фор “Герцеговина Флор”», — написал Маяковский. Кстати, еще до революции выпускалась фабрикой Габая, пережила все потрясения, Гражданскую войну, нэп и прочее.

— Правда, что ее Сталин курит?

— Правда. Но в основном трубку. И предпочитает лучший виргинский табак. Я даже в перечень товаров конвоя PQ-17 вписал ящик табака «Эджвуд» и ящик гаванских сигар. Специально для Иосифа Виссарионовича.

— А он и сигары?

— Очень любит. Причем оригинальным способом. Мне Хрулёв рассказывал. Отрезает кусочек и вставляет в чашу трубки. Поэтому никто и не видел его с сигарой в зубах.

— Да, с сигарой в зубах Сталину никак нельзя.

— С сигарой только буржуев изображают. Вообрази: Сталин с сигарой, в бабочке и в цилиндре...

— Смотрелось бы смешно.

— Но Сталин не представитель буржуазии, он вождь народа. А эти идиоты американцы свой День независимости! Если транспортный корабль «Дэниэл Морган» немцы пустят на дно, то прощайте и «Эджвуд», и сигары гаванские! А вместе с ними и тонны продовольствия, что, конечно, важнее, чем курево для товарища Сталина.

— Хорошо, что Кунц не слышит эти слова!

— Старший или младший?

— Оба. Сволочи. Как земля таких рождает?

— Вопрос в другом, рождаются все хорошими малышами, а как они потом становятся: кто-то будет Суворов и Пушкин, а кто-то Кунц? Встречные-поперечные. И мешают хорошим людям жить и заниматься делом. В книгах тоже бывают главные герои, а бывают встречные-поперечные, чтобы возникал конфликт. Значит, они тоже нужны. Без них герои не могли бы полностью раскрываться, проявлять себя, чтобы мы могли их уважать и любить.

— А тебе