Вечный день - Юлиус Фучик
Вероятно, уже перевалило далеко за полночь. За деревьями пробивался первый снег зачинающегося утра. Мы медленно двинулись назад, к баракам…
Лето 1943 г.
Перевела с немецкого И. Горкина.
Збигнев Сафьян
ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ КРОВИ
Ночь, кругом черно, из окопов ничего не видно, завтра битва, и в ожидании ее солдаты не спят, вслушиваются в тишину, мысль о завтрашнем наступлении вызывает и страх, и надежду, и волнение. Думая об атаке, они видят поле, прошиваемое огнем. Интересно, а когда ранит, больно? Говорят, что не сразу, чуть погодя. А уж совсем дело плохо, браток, если ранит в живот. Так что не рубай перед боем. Ну а коли решился — не жалей, трескай до отвала. Оно, конечно, верно, — момент исторический, да тебе-то за эту историю дорого приходится платить. Такова уж солдатская доля. Интересно, кто пойдет первым? Ясное дело, первый полк и первый батальон…
В окопах роты Радвана капрал Граля свертывал самокрутку.
— Боишься? — спросил он сидящего рядом Козица.
— Чего бояться-то?
— В двадцать лет о смерти не думаешь. А я думаю о жене.
— Самое милое дело, — заметил Кшепицкий, — спать до самого наступления.
— Я так верю, — вставил Шпак, — что мы уцелеем. Предчувствие у меня такое. Должна же быть на земле справедливость…
Послышался смех.
— А ксендзу помолился? — беззлобно спросил Оконский.
— Помолился, — серьезно ответил Шпак, — очистил душу…
…Когда Вихерский вошел в блиндаж, Радван рассматривал фотографию Ани.
— Ты официально, как офицер штаба, — спросил он, пряча снимок в карман, — или в частном порядке?
— Скорее в частном. — Он сел и вытащил из кармана флягу.
— Знаешь, как это выглядит на деле? Десять раз пришлось оперативному переписывать проект приказа…
— Берлингу хочется, чтобы крещение прошло хорошо…
— Да. Мы наступаем на узком участке Ленино — Сысоево, но, насколько можно судить, неприятель глубоко построил оборону… Данные, правда, неточные…
— Точными данными, — саркастически заметил Радван, — будут располагать историки. Они-то и скажут вам, что было не так. А оборона у немцев действительно что надо. Интересно, — добавил он, — как пройдут танки через эту заболоченную речушку…
— Как-нибудь пройдут…
— Как-нибудь, как-нибудь, — передразнил он. — На занятиях ты нас учил по-другому.
— Командующий обо всем говорил подробно… Разве можно предугадать ход сражения?
— Все же, — сказал Радван, бросив взгляд на немецкие окопы, — приятно сознавать, что они там сидят и боятся. Знают, что готовимся к наступлению, только не знают когда. Теперь они не те, что в тридцать девятом, нет уж той спеси и уверенности в победе. Видишь ли, в сентябре они были для меня недосягаемы. А теперь чую, что доберусь до них. Что я не хуже.
— Перед атакой, — Вихерский кисло улыбнулся, — можешь побеседовать об этом с солдатами. Постарайся заснуть, время есть.
Но для роты Радвана битва началась раньше, чем для других подразделений дивизии. Начало артподготовки было назначено на 8.20, но около шести командир батальона майор Ляхович получил приказ провести разведку боем.
В будущем те, кто уцелеет, и те, кто здесь никогда не был, будут анализировать сражение, обоснованность приказов, правильность решений, точность исполнения. А 12 октября на рассвете можно было лишь оценивать степень трудности принимаемых решений. Разведка боем означала, что в атаку придется идти после короткой, пятиминутной артиллерийской подготовки и удержаться до начала собственного наступления. Ляхович бросил нечто вроде «разнесут мой батальон», быть может, добавил, что думает об этом приказе, и решил, которая рота…
Инструктор политучебы Павлик, прозванный недавно и не без резона Деревянный Макет, решил принять участие в наступлении, и Радван, когда на пять минут заговорила артиллерия, поднял роту. Он первым выскочил из окопа в туман и крикнул: «Вперед!» Сердце стучало в груди как молот, желудок подкатило к горлу, но это не был страх. У него начался приступ сильного кашля, но быстро прошел, воздух и туман наполнили легкие. Несколько десятков метров они шли в рост, как на параде, потом взвились ракеты и на них обрушился ураганный огонь немецких пулеметов. По крайней мере ясно, какая у них оборона! По колено в грязи они шли вброд через Мерею, не чуя холода и даже не слыша немецких пулеметов. Отдавшие приказ представляли себе разведку боем чисто теоретически, им же пришлось идти к немецким окопам не по карте, а брести по топкому, вязкому месиву. Солдаты спотыкались и падали в грязь. Павлик бежал рядом с Радваном и не мог ему надивиться: поручик шел словно на плацу.
В первых окопах немцы не выдержали. В серой предрассветной мгле было видно, как солдаты в круглых, точно горшки, шлемах вскакивали с земли и бежали по направлению к пригоркам. Вот и вражеские окопы. Именно здесь, идя за поручиком Радваном, Шпак впервые увидел живого немца, который, видно, не успел отойти со своими и теперь выстрелил из пистолета, не попал, хотел выстрелить еще раз, но штык Шпака пронзил его тело: новогрудский крестьянин увидел выпученные глаза и открытый рот врага и понял, что убил. На войне легко убивают и так же легко умирают. Ведовскому, стрелку из второго взвода, осколком угодило в висок, разорвав лицо, и теперь он лежит на дне окопа, словно мешок с песком.
— Остаемся здесь, — решил Радван.
Они заняли немецкие стрелковые рвы и уже через несколько минут увидели в тумане идущих в контратаку вражеских автоматчиков. Открыли огонь немецкие минометы. Вражеская цепь неумолимо приближалась, немецкие автоматчики появились уже у реки, стремясь отрезать их от польских позиций. Рядом Радван увидел Мажинского. Бывший инструктор боевой подготовки был сильно взволнован, но внешне хранил спокойствие.
— Обходят нас, — бросил он.
Радван взглянул на часы. До начала артподготовки оставалось десяток с лишним минут.
— Удержимся.
— На войне не всегда можно рассчитывать на пунктуальность — пробурчал Мажинский.
Вскоре Радван увидел его у позиций пулеметчиков.
— Как на учениях, — инструктировал Мажинский, — как на учениях. Подпустить поближе, не торопиться, вот теперь…
Надолго ли хватит боеприпасов? Они словно островок внутри немецкой обороны, кольцо которой сомкнулось вокруг. Наконец-то: восемь двадцать… Но ничто не нарушило тишину, польская артиллерия молчала.
Из-за тумана начало артподготовки передвинули на час позже. Что думает о подразделении первого батальона генерал Берлинг? Что думает Ляхович, вглядываясь в туман и слыша, как стучат пулеметы?
Радван наблюдал за медленно приближающейся цепью. Значит, так это кончится? Почему не начинают? Он огляделся, увидел лица своих ребят и кивнул Кшепицкому. Вырвал листок из блокнота.
— Попытайся пробиться к батальону, передашь командиру…
Кшепицкий выпрыгнул из окопа и согнувшись побежал через обстреливаемое поле. Туман редел и было уже почти светло. В голове пронеслось,
