Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

Руфь покосилась на Шошану и рассмеялась. Потом похлопала ее по плечу.

То, что Руфь называла кафе, оказалось вовсе не кафе. Это была маленькая квартирка, где жили несколько музыкантов. Вход туда, чтобы послушать музыку, был бесплатным. Еду и напитки, которые музыканты покупали на черном рынке, можно было получить за деньги.

– Весьма изобретательно, правда? – заметила Рут. – Эти люди поселились вместе и организовали подобие кафе, чтобы не пропадали их таланты. Конечно, нам разрешается держать кафе и устраивать развлечения в дневное время, но после наступления комендантского часа нацисты хотят, чтобы мы сидели по домам. Кто они такие, чтобы диктовать нам, что делать? Мы взрослые люди, не правда ли? У нас должно быть право ходить куда угодно и после наступления темноты. И, давай смотреть правде в глаза, здесь, в гетто, мы еще больше нуждаемся в развлечениях, чем в обычном мире. Ты согласна?

Шошана пожала плечами. Она никогда в жизни не развлекалась, если только не называть развлечением службу в синагоге. Поэтому все это было ей в новинку.

Руфь продолжала:

– Что мне здесь больше всего нравится, так это то, что мы у них дома. За закрытыми дверями мы можем делать, что хотим. Нацисты ничего не знают. А если и знают, им наплевать.

Квартира мало отличалась от той, где жили Шошана и Руфь. Она была маленькая и грязная. Но сегодня ее заполняли музыка и танцы. Койки, на которых музыканты спали, были сдвинуты к стенам. Певица, женщина средних лет с вьющимися темными волосами, мурлыкала любовную песню. Стульев было мало, и все они были уже заняты. Поэтому Шошана прислонилась к стене и прикрыла глаза. Позволила музыке литься в ее душу. Покачиваясь ей в такт, она скоро забыла, где находится. Все ужасы гетто испарились. Она даже забыла про отца и чувство вины перед ним. Ее тело раскачивалось взад-вперед, отдавшись музыке. За исключением негромкой мелодии, в комнате было совсем тихо.

Потом место певицы занял какой-то юноша.

– Дамы и господа, – сказал он. – Я хочу сделать объявление. Сегодня у нас особая гостья. Уверен, многие из вас слышали, как она поет. Давайте все поприветствуем Руфь Клофски. Возможно, если мы как следует поаплодируем, она споет для нас.

Гости начали аплодировать. Руфь встала и подняла руки. Потом поклонилась и прошла к сцене. Шошана затаила дыхание. Она не знала, что Руфь – знаменитость. Но, конечно, откуда мне было знать? Мы в штетле понятия не имели, что происходит в мире вокруг.

Руфь запела веселую песенку; зрители хлопали и пританцовывали. Когда она закончила, все стали кричать «бис!» Однако Руфь снова подняла руки, покачала головой и вернулась к Шошане.

– Вы так красиво пели!

– О, спасибо большое! – Руфь погладила Шошану по руке. – В дневное время я выступаю в настоящем кафе. Как ты знаешь, они все закрыты по вечерам из-за комендантского часа. Уверена, ты сможешь как-нибудь улизнуть от родителей и послушать мое выступление, если захочешь.

– Да, думаю, я могу сказать, что иду на прогулку. Но я ненавижу лгать, – сказала Шошана, и ей стало стыдно, потому что она знала – ей придется солгать опять. Как легко мне дается ложь! Похоже, я и правда грешница.

В десять часов музыка закончилась. Шошане стало грустно, что этот волшебный вечер подходит к концу. Это было так красиво! Вот бы музыка продолжалась вечно…

– Спокойной ночи всем и спасибо, что пришли. Будьте осторожны по дороге домой, – сказал один из музыкантов, и гости начали покидать квартиру.

Руфь повернулась к Шошане.

– Так, последняя часть всегда самая сложная. Нам надо быть очень внимательными. Нельзя, чтобы нас поймали на обратном пути. За нарушение комендантского часа строго наказывают.

Сердце у Шошаны быстро застучало. Она уже начинала думать, что совершила ошибку. На улицах нацисты. Она слышала, как они громко разговаривают и иногда хохочут. Руфь брала ее за руку, и они прятались в тени, дожидаясь, пока нацисты пройдут мимо, прислушиваясь к их шагам, а потом снова пускались шагать в сторону дома. Руфь время от времени останавливалась, чтобы оглядеться по сторонам. Свернув за угол, от которого было уже рукой подать до их дома, они услышали тяжелую поступь двух нацистских охранников по мостовой. Руфь потянула Шошану в переулок за соседним зданием, где они спрятались, слушая стук собственных сердец и учащенное дыхание, пока опасность не миновала.

– Я никогда в жизни так не боялась, – призналась Шошана, когда они подходили к подъезду.

– Я знаю. И всегда есть искушение остаться дома и позволить этим нацистам взять над нами верх. Но мы не можем позволить им распоряжаться нашей жизнью, правда же? Мы должны делать то, что любим, даже если это стало опасным. Это ведь и есть жизнь. Если только и делать, что дрожать от страха, то лучше уж сразу умереть.

Шошана кивнула. Но ее сердце по-прежнему отчаянно колотилось, когда они поднимались по лестнице к своей квартире. Почти бегом они преодолели три пролета и тихонько отперли дверь. Всю жизнь Шошана по ночам слышала отцовский храп. Поэтому, когда они пришли, а храпа не было, она сразу поняла, что отец не спит. Тем не менее он не сказал ни слова Шошане или Руфи, когда они разошлись по своим половинам, разделенным простыней, и стали укладываться. Шошана видела его тень в темноте и опять мучилась чувством вины. Но лежа в постели с закрытыми глазами, она продолжала слышать музыку в своей голове. Она тихонько вздохнула: это был невероятный вечер. А потом заснула.

Глава 29

Неделю спустя Шошана пошла в кафе послушать, как поет Руфь. Ей очень понравилось. Она не могла бы объяснить, почему музыка настолько ее освобождает, просто чувствовала, что это так. Слушая музыку, она забывала про дизентерию и тиф. Не беспокоилась, как справится с дальнейшей жизнью замужней женщины. Не думала о грехе, который совершает, когда лжет. Единственное, что она знала: чарующие звуки скрипки или пианино дарили ей свободу и блаженство.

– Ты любишь музыку, да? – спросила ее Руфь, когда они вдвоем возвращались из кафе.

– О да! Люблю.

– Это очевидно. Ты изменилась. Уже не такая мрачная.

– Когда я слышу музыку, то как будто оживаю. Мне снова кажется, что жизнь стоит того, чтобы жить, пусть даже в этом ужасном месте.

– Я знаю. Потому-то и важно иметь хоть какие-то развлечения и в гетто. Важнее даже, чем до него. Музыка, театр, живопись – все это помогает нам держаться и продолжать жить. Ты меня понимаешь?

– Да. Честно. Понимаю, –