Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров
Он навел паутинное перекрестие прицела на голову стоящего у штурвала русского и мгновенно забыл обо всем — и о нависшей над бункером угрозе, и о планах фюрера, и даже о собственной карьере, которая сейчас повисла на тончайшем волоске. Вот почему, доннерветтер, в голову ему пришла эта странная мысль о побеге из ада! Да, побег был, и он действительно оказался успешным. Но у беглеца не хватило ума этим удовлетвориться; он вернулся, чтобы свести счеты, и Хайнрих фон Шлоссенберг всем сердцем стремился ему в этом помочь. О, разумеется, барон фон Шлоссенберг выше соперничества с полуграмотным русским лейтенантом, но, если тот настаивает, почему мимоходом не дать ему то, чего он так давно и упорно добивается?
— Возвращайся в ад, — напутствовал старого знакомого бригаденфюрер и задержал дыхание.
Перекрестие оптического прицела замерло на переносице Павла Лунихина, и в это мгновение в недрах горы раздался гулкий, сотрясший, казалось, всю Вселенную громовой удар. За ним сразу же последовал второй, во сто крат сильнее; гора не просто вздрогнула — она взбрыкнула, как необъезженная лошадь, норовящая сбросить седока. В воздух поднялись новые тучи пыли и дыма, и в этой клубящейся пелене мелькали летящие обломки скал и сброшенные с обрыва человеческие тела — непонятно, мертвые или живые.
Из главного портала с силой выбило целую стену пламени, впереди которой, вертясь, как пропеллеры, неслись пылающие обломки. Горящая вода протоки вздыбилась высокой волной; она ударила гибнущий сторожевик в правый борт, опрокинула и развернула вдоль фарватера, забросив его корму на охваченный пламенем причал. Внутри бункера, сливаясь в могучую какофонию тотального уничтожения, продолжали греметь мощные взрывы, каменное тело горы тряслось и корчилось, словно в предсмертной агонии, покрываясь глубокими трещинами, скалы рушились в воду, поднимая стены брызг. Потом волна цепной детонации докатилась до минно-торпедного арсенала; послышался долгий глухой гром, похожий на гул мощного подземного землетрясения, гора приподнялась, будто привстав на цыпочки, изо всех запасных выходов и вентиляционных отверстий бункера выплеснулось дымное пламя, и скала начала оседать, проваливаясь внутрь себя, в тучах пыли и грохоте чудовищного обвала.
Оглушенный, наполовину ослепший бригаденфюрер, хрипя и кашляя, с трудом выбрался из-под груды насыпавшихся сверху каменных обломков и, шатаясь, встал во весь рост. Его лицо и одежда были серыми от пыли, пыльные волосы стояли дыбом, кровь из рассеченной брови заливала правый глаз, промывая в грязи извилистую дорожку и капая на грудь. Винтовка куда-то пропала, но это уже не имело значения: он только что потерял все, и что ему теперь до какой-то винтовки?
Неспокойная вода протоки тоже была покрыта сплошным слоем пыли, среди которой все еще плясали языки умирающего огня. Портал бункера перекосился, треснувшая опорная колонна, на которую покойный Курт и его преемники извели целую гору бетона, превратилась в бесформенную груду обломков, кое-как скрепленных между собой стальными прутьями арматуры. Но портал выстоял, и Шлоссенберг, не веря собственным глазам, вдруг увидел, как из его потерявшего форму черного устья медленно и неотвратимо выдвигается, расталкивая в стороны качающийся на волнах мусор, испещренный вмятинами, опаленный нос чудом уцелевшей субмарины. Стальной корпус дымился, на нем тоже плясали, то вспыхивая, то угасая, слабые язычки пламени, и, глядя на него, бригаденфюрер рассмеялся хриплым смехом безумца, которого отныне не интересует ничего, кроме возмездия. «Ризенхофф, — подумал он. — Это Ризенхофф, на такое не способен никто, кроме него. Вперед, Фридрих, дай этим свиньям понюхать, как смердит их горелое мясо!»
Русский торпедный катер все еще был здесь, в протоке. Дикая радость скорого и неминуемого отмщения вдруг сменилась тревогой, и сейчас же, словно приведенная в действие силой мысли Хайнриха фон Шлоссенберга, с борта катера сорвалась торпеда. Прочертив в мутной воде короткую пенную дорожку, она стремительно скользнула к субмарине и прошла в каком-нибудь полуметре от ее носа. Ликующий вопль не успел сорваться с губ Шлоссенберга: в следующее мгновение торпеда ударила в основание полуразрушенной опорной колонны, и та разлетелась широким веером крупных, угловатых, ощетиненных ржавой арматурой бетонных обломков. Иссеченная глубокими трещинами скала издала странный звук, похожий на последний выдох умирающего, послышался протяжный, оглушительный треск и частый плеск сыплющихся в воду камней. Земля снова дрогнула, и усиленный сталью и бетоном, казавшийся несокрушимым каменный свод портала рухнул, закупорив устье гигантского грота и похоронив под своей тысячетонной массой так и не успевшую вырваться из смертельной ловушки субмарину.
Мотор русского катера победно взревел, покрытое вмятинами, рябое от пробоин суденышко развернулось, описав крутую дугу. Его пулемет молчал; пулеметчик в грязной офицерской шинели стоял, вцепившись черными от крови и копоти ладонями в турель, и медленно, с трудом мотал поникшей, как у мертвецки пьяного, головой. Рулевой прибавил оборотов, вода за кормой катера забурлила, вдоль бортов выросли пенные усы, катер задрал нос и через секунду скрылся за поворотом протоки. Там, за поворотом, коротко и бесполезно простучал пулемет дота, а через несколько показавшихся бесконечно долгими минут вдали гулко зарокотали орудия береговых батарей. Потом смолкли и они; бригаденфюрер не знал, поразил ли хоть один из снарядов юркую мишень, и его это нисколько не интересовало.
Он огляделся. Среди дымящихся руин береговых укреплений, на осыпях изменивших очертания скал редким неровным частоколом замерли такие же, как он сам, растерзанные, припорошенные пылью фигуры. Некоторые сжимали в руках бесполезное оружие, многие, как и Шлоссенберг, были безоружны. Окинув свое разбитое войско прощальным взглядом, бригаденфюрер побрел по обвалившемуся, заваленному камнями ходу сообщения. Его шатало, грудь раздирал кашель. Он перешагнул через лежащего поперек дороги унтер-офицера, который стонал, зажимая ладонями разорванный осколком живот, и, пьяно шатаясь, метя стенки траншеи полами серого от пыли кожаного плаща, побрел дальше.
Покореженная, сорванная с петель железная дверь запасного выхода косо торчала поперек хода сообщения, и через нее пришлось перелезать, как через забор. Из темного дверного проема валил серый дым пополам с цементной пылью. На этом участке идти пришлось по трупам, но Шлоссенберг этого почти не заметил. Там, под ногами, была просто мертвая материя; откровенно говоря, эти люди не были достаточно живыми даже при жизни, иначе не умерли бы так глупо и бесполезно.
Бетонный
