Письма - Винсент Ван Гог

Скоро и здесь тишина станет редкостью, как и одиночество природы, с которой сейчас я могу говорить на понятном мне языке. Иногда места, такие как это, ты уже воспринимаешь как цивилизованный мир и покидаешь их решительно; иногда тебе необходимы такие места, где можно успокоить душу. Единственное, чего мне хочется, так это то, чтоб ты был со мной, потому что, как мне кажется, ты разделяешь мое впечатление о Схевенингене: я оказался в атмосфере, какую себе представлял, в той самой, какой она была, когда сюда впервые приехал Добиньи; я ощутил суровую силу этих мест, и это вдохновило меня на создание подлинно мускулинных работ.

4-8 августа 1883

309

Я полон больших надежд, что таким образом достигну прогресса в цвете [работая над несколькими этюдами]. Мне кажется, что мои последние изображения значительно увереннее и звучнее по цвету. Как, например, несколько из них, которые я писал недавно под дождем, с фигурой человека на мокрой, размытой дороге; я уверен, что в них я точно выразил настроение.

Все эти этюды – мои впечатления от здешних пейзажей. Не хочу сказать, что, мол, очень хорошо, что они временами появляются в письмах к тебе, потому как я все еще сталкиваюсь с разного рода техническими сложностями. Но в них все же что-то да есть – например, очертания города вечером, на закате или тропинка с ветряными мельницами.

Определенное чувство цвета бурлит во мне в эти дни, пока я занимаюсь живописью, значительно более сильное и совсем не такое, что у меня было до сих пор.

Я часто пробовал писать менее сухо, но каждый раз у меня выходило одно и то же. Но в эти дни из-за небольшой физической слабости я не в состоянии работать, используя мой обычный метод, и это мне скорее помогает, чем мешает. Сейчас я позволил себе немного передохнуть и, вместо того чтобы пристально смотреть на вещи и анализировать, как они могут соединяться в целое, смотрю на окружающий мир словно бы прищуренными глазами и воспринимаю их как цветовые, контрастирующие друг с другом пятна.

Мне любопытно, как это будет продолжаться и во что разовьется. Временами я удивлялся, почему я не такой сильный колорист, ведь при моем темпераменте я должен быть таковым, но это качество все еще развито во мне слабо.

Подчас я очень переживал, что не добился значительного прогресса в цвете, но теперь снова обрел надежду. Мы увидим, во что это выльется.

Что я еще хочу сказать, так это то, что, например, в последних моих этюдах, присутствует нечто таинственное, что неизбежно возникает, если смотреть на природу, с прищуренными глазами; в результате все, что ты видишь вокруг, преобразуется в простые цветовые формы. Время покажет, но в настоящий момент я вижу в своих самых разных этюдах что-то отличное по цвету и тону от того, что было раньше.

[Постскриптум]

По настроению и без каких-либо на то особых причин, хочу добавить несколько слов о размышлениях, которые занимают меня в последнее время.

Я поздно начал как художник, но проблема не только в этом: я, возможно, не могу рассчитывать на долгую жизнь.

Когда я думаю об этом с твердым спокойствием, исключительно лишь для того, чтоб оценить свои возможности и строить планы на ближайшее время, осознаю, что природой вещей так заведено, что я не могу быть уверен в том, что проживу долго.

Если сравнить себя с разными людьми, судьбы которых известны, с теми, у кого с нами есть нечто общее, можно сделать предположения, не лишенные оснований. Итак, о промежутке времени, который есть у меня еще впереди и во время которого я смогу еще работать, мне следует принять тот факт, что мое физическое самочувствие сможет находиться в хорошем состоянии в течение некоторого количества лет – скажем, от шести до десяти. Нужно набраться смелости принять этот факт, тем более что в настоящее время со здоровьем у меня далеко не все хорошо.

Если ты изнашиваешь себя в эти годы, то едва ли переступишь порог сорокалетия. Если же ты сохраняешь себя, переживая при этом удары судьбы, которые неизбежны, справляясь более или менее с физическими трудностями, в этом случае есть надежда прожить отрезок от сорока до пятидесяти лет и вступить в новый этап своей жизни.

Но расчет об этом в настоящее время не стоит на повестке дня, хотя планы на ближайшие пять-десять лет существуют, и о них я говорил выше. Мой план: не щадить себя, не щадить душевных и физических сил – в сущности мне безразлично, сколько я проживу. Кроме того, я не могу оценить мое физическое состояние так, как это смог бы сделать, скажем, врач.

Так что я буду хранить это безразличие и знаю только одно: в течение нескольких лет я должен завершить определенную работу. Мне не стоит спешить, потому как в спешке нет будущего, – но невозмутимо и хладнокровно продолжать мою работу систематически и сконцентрированно, насколько это возможно. Мир заботит меня лишь в том отношении, что я в долгу перед ним, потому что я тридцать лет жил на этой земле, и потому мне хочется оставить что-то в память о себе в виде рисунков и картин, созданных не в угоду какому-либо движению, но ради того, чтобы выразить искреннее человеческое чувство. Таким образом, моя цель – работа, а когда ты концентрируешься на одной мысли, начинаешь проще смотреть на то, что ты делаешь или не делаешь, ты не следуешь по пути к хаосу, а подчиняешь все одной-единственной цели.

4 сентября 1883

319

Только что получил твое письмо, вернувшись с дюн, что расположены за Лоосдёйненом, вернулся насквозь промокший, потому что я работал под дождем около трех часов подряд в том месте, где все – сплошной Рёйсдаль, Добиньи или Жюль Дюпре. Там я написал сегодня этюды больших, изогнутых, обдуваемых ветром деревьев, а также ферму после дождя. Все вокруг уже окрасилось в бронзовый цвет, все, что ты можешь видеть вокруг себя только в это время года, эти виды – словно полотна Дюпре, они настолько прекрасны, что навсегда останутся в твоем воображении.

Начало сентября 1883

323

Из окна поезда я наблюдал великолепные уголки Велюве, но когда мы приехали, уже совсем стемнело, так что я чего-то просто не мог разглядеть.

Сейчас я нахожусь в огромном зале местной таверны,