Брат, мой брат - Вера Вкуфь

Умный какой стал, ужас просто. Хотя должна признать — после пробежки я действительно чувствую себя и бодрей, и веселей.

Знакомая маленькая улочка встречает нас как старых друзей. На первых этажах, их принципа лишённых решеток, уже зажигаются люстры. По мне это прекрасно — приглушённые плафонами лучики света создают по-настоящему домашнюю и тёплую атмосферу. С улицы кажется, что внутри этих квартир царит мир и покой. И это заставляет воспрять духом, потому что считывается обещанием — тебя тоже где-то ждёт такой дом.

Впрочем, не все обещания имеют привычку сбываться.

— Вить, серьёзно — уже не смешно! — буркнула я, когда коридорный выключатель и на пятый щелчок не захотел работать.

— Да кто смеётся-то? Хочешь — иди сама пробки проверь.

Будто бы я чего понимаю в этих его пробках. Кроме того, что они как-то связаны с электричеством. Которого в квартире нет.

Впрочем, ладно. Хоть не потоп.

Даже без света квартира пыхает на нас каким-то добрым пониманием, так что, поскрипывая уютным полом в сторону комнаты. Я глубоко вдохнула приятный запах дерева и чего-то сладковатого и с размаха растянулась на диване. Куда за это время делся Витька — не имея понятия.

А, нет, имея — с кухни раздался металлический грохот холодильника. Кто о чём, а Витька о еде. Хотя стоило мне о ней подумать, как у самой в желудке подвело так, будто он навсегда прилип к позвоночнику. Так что пришлось собираться с дивана и брести в сторону продовольствия.

Конечно холодильник, как всякий нормальный электроприбор, не работал, и выуженные Витькой охотничьи колбаски оказались в мягком слое жирка. Впрочем, на их вкусовые качества это не повлияло, а может даже и немного улучшило.

Кстати, за стол мы, уставшие и морально, и физически, садиться не стали — расположились прямо на полу — не хватало только костерка, как на привале. А вечер всё сгущался и сгущался, и будь в квартире свет, то стоило бы его включить.

Наклонившись, я упёрлась в Витькино плечо. Наверное, нам сейчас не хватает только небольшого костерка для полного погружения в магию вечера. Которым хочется огородиться.

Тишина будто переплетается с воздухом, который боится нас потревожить, а потому — очень спокоен.

Вечер вступает в свои права очень постепенно — я даже не замечаю, как тают знакомые очертания предметов. Наверное, всё пространство пытается расположить ко сну, но на меня этой действует, наоборот. Совсем наоборот.

Я протягиваю руку за Витькину спину и касаюсь ладонью его бока. Предплечье при этом ложится на его мышечную спину с углублением позвоночника ровно посередине. Я чувствую тепло через его футболку. И кажется по Витькиной спине от моего касания идёт дрожь. Тогда я пальцами начинаю перебирать мягкую и толстую ткань, потягивая то в одном месте, то в другом. И норовя дотянуться до Витькиного ремня — той части, что около его живота. Кажется, Витька на этом моменте давится воздухом. По крайней мере, мне слышится его торопливое переглатывание. Я соскальзываю щекой ему на грудь, чтобы услышать его сердце.

Оно бьётся крепкое и через равные промежутки времени. Словно хорошо выверенная пружина, дающая жизнь огромным часам. Которые непременно будут идти даже после того, как сменится тысячелетие.

Я где-то слышала, что стук сердца должен успокаивать. Но у меня, видимо, всё не как у людей — как и темнота, меня это, наоборот, бодрит. Если так можно выразиться.

Внутри тела начинает разгораться, а движения мои обретают тягучую плавность. Ту, с которой я кладу руку на Витькину щёку, которая уже начала покрываться ощутимой щетиной. Приятно теребящей в подушечках пальцев и около вен. Почти случайно касаюсь уголка губ и, не удержавшись, погружаюсь в мягкость губ верхушкой большого пальца. Которую сразу накрывает со всех сторон влажным теплом.

В этот момент почти всё меняется, и вокруг меня сцепляются тёплые объятия, а чужие ладони нетерпеливо стискиваются на боках около самого лифчика. Который почему-то начинает ощущаться так, будто он маловат. Когда и шевелюсь, проскальзывая на чужой груди, то чувствую, как лямки начинают соскальзывать с плеч.

Тянусь губами вверх и сразу упираюсь в твёрдый подбородок. В самую ямочку на его середине. Чувствую щекотное и будоражащее касание небольшой щетины, которое отдаётся напряжением в груди. И мягко накрываю Витькины губы сверху. Они сначала твёрдые, но уже через долю секунды раскрываются мне навстречу родным теплом и мягкостью. И уже не совсем понятно, кто и кого затягивает в глубокий поцелуй. Витькин язык осторожно проскальзывает по нёбу, поглаживает мой. Я очень остро ощущаю его мужской запах, от которого у меня подхватывает в животе.

Воздух — очень тёплый, даже если выползти из своей одежды полностью. Я легко поднимаю руки на головой, чтобы ткань футболки соскользила вверх и сама берусь за чужой ремень. Он тихо клацает, расстёгиваемый. И наконец между нами нет абсолютно никаких преград. Странное, на самом деле и не очень привычное чувство. Немного похоже на то, как если стоять на вершине какого-нибудь очень высокого ущелья.

Витька, как перед нырком, делает глубокий вдох. И я чувствую его губы на шее. Перескальзываю руками ему на плечи и чувствую, как настойчиво он наклоняется вперёд. Мне, подаваясь ему и пока ещё мягкой ожидательной волны к животу остаётся только откинуться назад.

Я слышу звуки его поцелуев и чувствую, как от прикосновений начинает плыть в голове. Становится тесно внутри собственного тела. Хорошо, что Витькины руки, прикасаясь, собирают его очертания.

Я уже прижимаю коленки к Витькиным бока, как чувствую уверенный поворот в талии — кажется, у брата сегодня другая идея относительно позы. И, если честно, меня это волнует — в районе солнечного сплетения начинает настойчиво щекотать.

Грудью упираюсь мягкий ковровый ворс и оказываюсь лежащей на животе. От «примятия» груди ощущаются больше, собираются, будто от какого-нибудь корсета и самого подбородка. И это ощущение отчего-то отдаётся в промежности.

Витькина рука настойчиво скользит по спине вверх, ненавязчиво прижимая побольше к полу и останавливается в районе шеи. Сжимает там большим и указательным пальцами, а после разглаживает наверняка покрасневшую кожу. И меня от этого бегут мурашки и окончательно опадают плечи.

От Витькиных движений щекотно соскальзывают вниз волосы, закрывая по бокам моё лицо. И мне остаётся только догадываться о том, что происходит надо мной.

Я упираюсь пальцами в кромку ковра, когда Витькины руки упираются в мой прогиб поясницы, словно проверяя его. Я покрываюсь мурашками, когда они коротко скользят, оглаживая талию,