Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

Ямао вставил:

— Этой женщине гадатели предсказали плохую судьбу, по гороскопу ей выпадает «извести родителей» и «подавить мужа», поэтому никто не решается приблизиться к ней. Гуйшэн наверняка тоже боится умереть раньше срока, если женится на ней…

В этот момент вернулся Гуйшэн с раскрасневшимся лицом, он хотел что-то сказать, но не знал что и лишь потирал руки.

У-лаое спросил:

— Гуйшэн, чего ты боишься?

Не понимая смысла этого вопроса, Гуйшэн недоуменно ответил:

— Боюсь нечистой силы.

Эта фраза рассмешила всех, сам Гуйшэн тоже рассмеялся.

Взяв с собой двух поджарых рыжих собак, они отправились в пустынные горы, чтобы поохотиться на зайцев, но за полдня так ничего и не добыли. К полудню снова вернулись в дом Гуйшэна передохнуть. У-лаое спросил у наемного работника, каков в этом году урожай с тунговых деревьев, и, узнав, что лучше, чем когда-либо, велел Ямао отмерить пять даней плодов и вручить Гуйшэну, чтобы вознаградить за услуги. Затем они с Сы-лаое сели на лошадей и отправились в поместье. Лавка у моста в Сикоу была в стороне от их поместья, но у Сы-лаое возник план, и он предложил У-лаое сделать крюк и заглянуть в лавку. Там они купили немного еды, поболтали с хозяином, хорошенько рассмотрели Цзиньфэн и только потом вернулись в поместье.

По возвращении Сы-лаое снова стал упрекать У-лаое за то, что он похож на императора, который не знает о невзгодах людей за пределами его дворца. У-лаое прекрасно понимал, к чему тот клонит.

В итоге он произнес:

— Сы-лаое, ну ты даешь! Неужто толкаешь меня вырывать мясо прямо из пасти дворняги?

Четвертый Господин хлопнул его по плечу и сказал:

— Ерунда! На твоем месте я бы не позволил собаке съесть кусок сочной баранины.

У-лаое в ответ только улыбнулся. У каждого свой удел, и его удел — играть в кости. Сам он, проигрывая, не признавал ошибок в игре и считал, что это просто невезение, а не отсутствие мастерства. Его забавляло, что Сы-лаое готов гоняться за каждой юбкой — пресытившись городскими деликатесами, заинтересовался дичью.

Гуйшэн об этом, естественно, ничего не знал.

Он знал только, что в этом году получил дополнительные пять даней тунговых плодов, и если пособирать остатки самому, то можно набрать еще три-четыре; восьми даней плодов вполне хватит, чтобы пережить зиму.

Дни сменяли ночи, колосья лисохвоста, высохшие и побелевшие, колыхались на ветру возле дома. Шарики дикого шиповника стали сладкими и желтели у дороги, как маленькие золотые слитки. Гуйшэн раз десять, не меньше, сходил в город продать траву и отнес туда несколько корзин дикого шиповника, который купили в аптеке. Был октябрь, пора бабьего лета. Погода стояла теплая, и кое-где на берегу ручья зацвели дикие персиковые деревья. У лавки с наступлением темноты Лайцзы разводил костер — огонь горел ярко, привлекая внимание соседей и как бы приглашая их к мосту погреться у костра и посудачить о том о сем. Сено для скота уже было заготовлено и связано в тюки, зерно засыпано в амбары, а клубни красного батата спущены в погреба. Пришло время отдохнуть, поэтому люди собирались у лавки и днем, и ночью, если позволяла погода. Особенно оживленно бывало по вечерам: время от времени возвращались в родные края солдаты-отпускники, а также продавцы киновари с рудников в Дасине, приносившие новости из провинциального центра — города Чанша. Эти разговоры обо всем на свете неизменно будоражили людское воображение.

Гуйшэн, по обыкновению, садился у огня и молчал, слушая разговоры других и то и дело краем глаза поглядывая на Цзиньфэн. Когда их взгляды встречались, Гуйшэн чувствовал, что кровь в жилах течет быстрее. Он немного помогал лавочнику Ду по хозяйству, помогал и Цзиньфэн. В дождливую погоду, когда Гуйшэн был единственным посетителем в лавке, он тихо сидел у огня, покуривал свою длинную трубку и слушал, как лавочник при свете керосиновой лампы щелкал костяшками деревянных счетов, подбивая итоги и сверяя остатки. Гуйшэн тоже мысленно передвигал костяшки на счетах, подсчитывая свой капитал. Он знал, что цены на масло в городе очень выгодные, пятнадцать цзиней масла можно обменять на шесть цзиней хлопка и два цзиня каменной соли. В этом году у него было восемь-девять даней тунговых плодов — целое состояние, пусть и небольшое! К Новому году будет в достатке и рыбы, и мяса, только вот не с кем все это разделить.

Иногда лавочник, закончив со счетами и не имея других дел, извлекал затерявшуюся между кувшинами с вином книгу «Анналы» под красной обложкой и принимался читать вслух приложения «Полный свод правил благопристойности» и «Священные числа судьбы». Когда он доходил до даты рождения Цзиньфэн, то обязательно говорил, что ее гороскоп очень странный — двойственный: либо «жена богатого», либо «преступница». Болезнь и уход матери — не конец, случится еще много чего. Цзиньфэн только улыбалась, поджимая губы.

Когда хозяин заводил разговор на эту тему, он иногда неожиданно спрашивал своего гостя:

— Гуйшэн, а ты не хотел бы обзавестись семьей? Если захочешь жениться, я тебе помогу.

Гуйшэн, не сводя глаз с пламени перед собой, отвечал:

— Хозяин, ты ведь шутишь? Кто согласится выйти за меня!

— Если ты сам захочешь, то и жена найдется.

— Я не верю.

— Кто поверит, что Небесный пес может проглотить луну?[55] Хоть ты и не веришь, придет время, и он вправду съест ее, вера человека ничего не решает. Скажу я тебе, когда серому скворцу нужна самка, он сам поет песни. Ты бы внимательней к этим песням прислушался да разучил парочку.

Слова лавочника заставили Гуйшэна задуматься, он оживился, но не знал, как поддержать разговор.

Лайцзы, помощник в лавке, тоже норовил вставить слово, но Цзиньфэн его прерывала:

— Гуйшэн, ты не слушай Чесоточного, он чепуху несет. Он говорил, что сможет поймать енота или выдру, а сам, поставив за домом ловушку, поймал мою пятнистую кошку.

Хотя Цзиньфэн говорила о Лайцзы, на самом деле она с его помощью уводила разговор от темы, поднятой отцом.

Гуйшэн за полночь возвращался домой, освещая путь факелом, и думал: — «Значит, хозяин тоже поставил ловушку, чтобы поймать зятя», — и тихонько хихикал.

Когда один ставит ловушку, а другой и рад в нее попасть, кажется, что все просто. Однако Гуйшэн, как и большинство деревенских, был суеверным. Считалось, что женщине